Отправившись однажды в магазин за покупками, я встретил там пожилую женщину, которая на отличном английском языке спросила, откуда я. Услышав, что из университета, она улыбнулась и сказала:
— Я миссис Байер.
Байер, уже довольно пожилой профессор археологии и этнографии, был одним из моих коллег. Американец немецкого происхождения, он много лет назад приехал на Филиппины в качестве школьного учителя. Вскоре Байер встретил в Банаве очень славную маленькую девушку ифугао. Она родила ему сына Вильяма, который теперь содержит небольшой кабачок в родном городе. А старый профессор живет один. Он никогда не покидает своего музея, даже спит там на диване в обществе двух кошек. По утрам варит кофе и завтракает, но все вечера непременно проводит в Хай-Алай, представляющем собой удивительную смесь спортивного клуба, игорного дома, ресторана и ночного притона. Хай-Алай — название испанской игры в мяч. В нее играют профессионалы, приезжающие из Испании. А для посетителей она — нечто вроде тотализатора. Утверждают, что Байер — единственный человек, который в течение многих лет ежедневно играет и неизменно выигрывает обед и стакан пива в ресторане. Да, профессора тоже имеют маленькие слабости.
Соприкосновение с цивилизацией не принесло ничего хорошего старой миссис Байер. Она слишком много пьет и ругается как извозчик. В этом она похожа на многих других испорченных цивилизацией людей, которые, почти как правило, спиваются, даже если являются ревностными католиками.
В будни единственное событие в жизни Банаве — приход и отход автобуса. Один раз в неделю здесь бывает базар. Его стоит посмотреть. Отовсюду на лошадях прибывают мужчины ифугао, а женщины приходят пешком с тяжелой ношей на голове.
Здешние мужчины, как и бонтоки, носят набедренные повязки, но забавные бонтокские соломенные шапочки в Банаве не в почете. Зато на боку у каждого висит тканая сумка с бахромой и витой латунной ручкой. Изредка встречаются мужчины с тяжелыми спиралеобразными браслетами на ногах, которые обычно носят пожилые женщины. У всех, даже у детей, на шее висит национальное украшение, обычно серебряное. Оно напоминает стилизованного голубя, но его не всегда легко распознать, особенно если голубь без крыльев. Чаще всего изображены только два больших грудных мускула, разделенных впадиной. Получается нечто похожее на сердце. Некоторые носят целую коллекцию из трех или пяти «сердец». Оказывается, такое же изображение голубя носят и жители Индии.
Тапис у женщин Банаве — синий, с черными и белыми узорами, тогда как женщины из других селений предпочитают белый с красными поперечными полосами, а в районе Кианган преобладает красный цвет, причем поперечные черные линии на белом фоне, характерные для Бонтока, отсутствуют. Пояса тоже синие с красными вышитыми концами, заканчивающимися красными и желтыми помпонами. Но повязывают их иначе, чем девушки Бонтока. Когда пояс повязан правильно, красные концы ложатся на спину, а помпоны кокетливо торчат с боков.
В старые добрые времена, несомненно, не пользовались фабричной пряжей, да еще часто плохого качества. Если у вас появится желание, можете взобраться на склон близлежащей горы и попасть в долину, где до сих пор ткут материю из настоящей местной пряжи, но искусство крашения и здесь совершенно забыто. Старинная материя украшена только чередующимися светлыми и темными оттенками коричневого цвета.
Мужчины вооружены копьями и длинными, похожими на меч ножами — боло, которые, точно сабля, висят в деревянных ножнах.
Большую черную корзину, украшенную длинными перьями, не носят на голове, — в нее кладут отрубленные головы врагов. Теперь это происходит крайне редко.
Знатные мужчины носят роскошные пояса с длинными свисающими спереди концами, украшенные костяными кольцами. Старики пользуются тканым одеялом, которое накидывают на плечи, особенно в холодные вечера.
В базарные дни главную улицу Банаве, на которой происходит торговля, перекрывают и взимают с крестьян плату пропорционально стоимости товаров. Жалко смотреть, какие гроши выручают бедняки от продажи, а платить за вход на базар все равно приходится, ибо власти не имеют от рынка других доходов кроме этого налога. Торговля ведется прямо на улице. Цены на продукты чрезвычайно низкие. Даже неудобно платить так мало за такой тяжкий труд. Вы получите благодарную улыбку в придачу к товару, если купите его не торгуясь.
АТАБАН
Когда я объяснил своим хозяевам, что хотел бы посетить какую-нибудь деревню племени ифугао, они рекомендовали Пуитан, до которой было около часу ходьбы. У меня сложилось впечатление, что они без восторга отнеслись к моей затее. Смерть двух американских профессоров была еще слишком свежа в памяти. Но именно посещение Пуитан и позволило мне выяснить, почему их убили.
Представление ифугао о мире весьма ограниченно. Они крайне редко осмеливаются выходить за пределы своей долины и владений деревни. Ифугао почти ничего не знают о том, что находится по другую сторону гор.
Взгляд ифугао на окружающий их мир лучше всего, пожалуй, изобразить несколькими концентрическими кругами. Самый малый круг заключает родную деревню и принадлежащие ей террасы рисовых полей. Внутри этого круга — все друзья, и если возникают конфликты, они разрешаются мирным путем, иногда при посредничестве старейшего и наиболее уважаемого мужчины в деревне, своего рода предводителя племени. За этим кругом — другой, охватывающий деревни, с которыми торжественно заключен мирный договор.
Население деревень, связанных дружескими узами, может свободно преступать владения друг друга. Но если кто-нибудь нарушит законы гостеприимства, договор разрывается, объявляется война и свободное хождение отменяется. Все, что находится за вторым кругом, — вражеская территория.
Однако любой посторонний человек, если он не питает вражды к ифугао, может прийти к ним и ему представится случай раскрыть свои истинные намерения. По дороге с ним ничего не случится, хотя он будет находиться под постоянным наблюдением. Все дело в том, как он поведет себя. Так произошло и с теми двумя американскими профессорами. Они шли через горы и к вечеру остановились неподалеку от деревни. Там они увидели пустой дом, в котором во время сбора урожая хранился рис. Американцы нашли его подходящим для ночлега. Сварили ужин и улеглись спать. На следующее утро они безмятежно продолжали путешествие, но вскоре были убиты копьями. Их головы, по местному обычаю, отрубили и принесли в селение. В чем состояла их вина? Они нарушили элементарные правила вежливости, принятые во всем мире. Не следует устраиваться на ночь в чужом сарае, не спросив предварительно разрешения хозяина. На Западе их бы выругали пли выставили прочь. В Горной провинции за это обезглавливают.
Если бы эти два профессора вошли в деревню, отыскали старейшину племени, объяснили, кто они, откуда, зачем пришли, и попросили пристанища на ночь, их, несомненно, приняли бы с большим радушием. Глава племени предложил бы им чашку рисового вина или воды — в знак того, что племя отвечает за безопасность своих гостей. Если бы с ними случилось что-нибудь скверное, хозяева отомстили бы за это.
Четверо «убийц» даже не пытались скрыться от полиции. А когда им объяснили, кто стал их жертвой, они пришли в такое отчаяние, что один из них тут же покончил с собой. Остальных, по настоянию американцев, приговорили к пожизненному заключению, и они до сих пор еще находятся в исправительном лагере далеко от своих гор. Все население покинуло деревню. Жители не могли оставаться там, где произошло так много несчастий. Я сделал все, чтобы разъяснить обстоятельства этого «убийства» и добиться помилования. Искренне надеюсь, что скоро наступит конец бедам, которые мои коллеги по глупой случайности навлекли на столько семей, оставив несчастных детей без отцов. Сами они погибли мгновенной смертью, а это не наихудший конец для смелого человека.
Я отправился в Пуитан в сопровождении студента и школьника, взяв с собой большой пакет с табачными листьями, бутылку джина и конфет. Пока мы шагали по дороге, все шло хорошо, хотя нам и пришлось несколько раз переходить вброд бурные потоки. Хуже стало, когда мы оказались вынуждены балансировать по каменным оградам террас, причем справа были рисовые поля, покрытые грязной водой, а слева — высокий обрыв. Туземцам, привыкшим ходить босиком, пройти по такой ограде ничего не стоит, но для обутого профессора эта задача оказалась не из легких. В случае потери равновесия я предпочитал упасть в воду, а не с обрыва, поэтому все время стремился наклоняться вправо, в результате промок почти до колен.