Наше приближение к деревне сенсации не произвело. Никто из ифугао не подошел к нам. Жители разглядывали нас издали. В Пуитане насчитывается 20–30 домов, расположенных на нескольких террасах, вымощенных гладкими чистыми камнями. Это производит очень приятное впечатление. Дома — небольшие клетушки из тяжелых бревен с остроконечной соломенной крышей. В крыше — дыра для дыма. Единственное отверстие в стене — дверь. Дома стоят на четырех крепких столбах. На каждом столбе есть круглый, гладкий деревянный диск, который не позволяет крысам забраться наверх. Подобные диски, установленных на канатах, применяются с той же целью при швартовке кораблей. Попадают в хижину при помощи стремянки.
Атабан, старейшина племени, сидел в дверях своего дома, греясь на солнышке. Увидев нас, он сразу же скрылся в доме, но вскоре спустился по лестнице в роскошном тканом одеяле, накинутом на плечи, и с церемониальным жезлом в руке. Я выступил вперед и со всей любезностью, на какую только был способен, объяснил с помощью школьника, знавшего местный диалект, кто я такой, и сказал, что пришел выразить старому Атабану свое уважение и восхищение. Он улыбнулся и попросил меня сесть перед ним на корточки. Я поскорее открыл бутылку с джином и протянул ему. Он отпил добрый глоток и вернул бутылку мне. Я тоже выпил. Таким образом дружба была установлена. Постепенно к нам приблизилось все население деревни. Я развернул пакет с табачными листьями. Мои спутники дали всем мужчинам и женщинам по листу табака, который они начали жевать, а я поделил конфеты между детьми, что вызвало у них большую радость. Если рады дети, довольны и взрослые. Чтобы не оставаться в долгу, Атабан взобрался в свой домик и вынес оттуда вырезанную из дерева черную чашу и две необычные, тоже черные, деревянные ложки в качестве подарка.
Племя ифугао — одно из самых талантливых на Филиппинах. Их скульптуры из дерева широко известны. У ложек, находящихся сейчас в Национальном музее Копенгагена, великолепные ручки с изображением богов. К сожалению, в последние годы искусство резьбы по дереву стало служить коммерческим целям. В Багио и в Маниле организована массовая продажа стандартизированных фигур, часто огромных размеров и совершенно безвкусных. Чего не сделаешь ради американских долларов! Никого не интересует, что резчикам по дереву смертельно скучно вырезать десятки одинаковых и глупых фигурок, барыши за них получают другие. Становится все труднее находить чудесные старинные изделия. Доцент Академии искусств в Копенгагене Педер Хальд, который несколько лет назад пытался научить филиппинцев изготовлять керамику, имеет в Хольте прекраснейшую из всех виденных мною небольших коллекций деревянных скульптур ифугао.
Атабан пригласил нас на обед. Мы ели очень вкусный рис, запивая его рисовым вином, и постепенно у всех стало веселое настроение. После еды Атабан подвел меня к соседнему домику значительно меньшей величины, забрался наверх и открыл дверь. Затем он предложил мне подняться и заглянуть внутрь. Там, в сумерках, я смог различить большую деревянную фигуру сидящего на корточках человека, с руками, положенными на колени. Это был бог риса, стерегущий урожай. Здесь рис хранился до тех пор, пока его не обмолотят в большой ступе за домом. Атабан объяснил мне, что он не может вынести бога из домика, чтобы я его сфотографировал. Это делается только раз в году, во время праздника урожая, когда бога окропляют кровью жертвенных животных. Но мне разрешили сфотографировать две деревянные фигуры, охранявшие вход. Впоследствии они тоже стали жертвой миссионерского рвения, но, к счастью, Атабан к тому времени уже умер.
Так как сверх всяких ожиданий все шло гладко, у меня возникла идея. Я спросил Атабана, можно ли на следующий день прийти снова и захватить с собой петуха, которого мы принесли бы в жертву богу, чтобы нам обоим оставаться здоровыми и долго жить. После жертвоприношения я бы с удовольствием переночевал у него. Атабан с восторгом отнесся к моему предложению. Да, конечно, я обязательно должен прийти! Мы расстались с ним, как самые лучшие друзья.
Мои городские хозяева советовали мне не слишком увлекаться визитами в селения, но я решил не отступать от своего намерения. На этот раз никто не хотел идти со мной. Я вынужден был довольствоваться в качестве переводчика зятем Атабана. Он немного знал английский язык еще с тех времен, когда работал на строительстве дорог. Сейчас он сидел без работы, потому что иссякли деньги, ассигнованные на строительство.
Итак, я тащил самого огромного петуха, какого только удалось раздобыть, охапку табачных листьев, а мои карманы раздувались от двух бутылок джина и массы конфет. На том месте, где я должен был свернуть с дороги, меня встретили мужчины, вооруженные копьями. Они, к моей огромной радости, освободили меня о г петуха, который все время буянил, а ведь мне надо было иметь обе руки свободными, чтобы сохранить равновесие. На этот раз я не вымок.
Собрались все жители деревни, в том числе и те, кто находился на работе во время моего первого посещения. Они оделись по-праздничному, а мужчины вооружились копьями и овальными щитами. Я представил себе, что чувствовал Парис, когда греки подошли к стенам Трои. Атабан, сопровождаемый тремя почтенными старцами, вышел мне навстречу, и мы обнялись под крики ликования всей толпы. Затем начался праздник жертвоприношения. Четыре старца уселись под домом Атабана, прислонившись каждый к одному из столбов. Посередине стоял большой черный деревянный горшок с крышкой. Это был алтарь. Между прочим, один подобный алтарь находится в Национальном музее Копенгагена. Его до половины заполняли какие-то предметы. Рядом с деревянным горшком поставили огромный черный глиняный кувшин с широким горлом, наполненный рисовым вином.
Каждый из четырех старцев имел чашу, которой он зачерпывал вино, когда испытывал потребность промочить горло, что случалось довольно часто. Чаши были изготовлены из скорлупы кокосового ореха, с превосходно обработанными краями, не хуже, чем у настоящих стеклянных рюмок. Я сидел рядом с Атабаном, держа в руках такую же чашу.
Обряд длился около часа. Четыре старца пели по очереди, иногда все вместе. Начали они с того, что стали поминать всех предков племени. Очевидно, списки племени бережно хранились, потому что длилось это бесконечно долго. Когда наконец духи всех предков были приглашены, стали вызывать богов, духов природы. Не забыли и красную птицу, поскольку она играет большую роль в добрых и плохих предзнаменованиях. Все закончилось ликующим пением, которое перешло в экстаз, когда над открытым алтарем отрубили голову петуху и в горшок закапала кровь.
Затем наступил самый важный и ответственный момент: предстояло узнать, дадут ли силы небесные мне и Атабану долгую жизнь, о которой мы просили. Петуху вспороли живот, извлекли печень и желчный пузырь, они оказались в порядке. Все остались довольны. Петуха сварили и съели четыре старца и моя милость. Жертвенный петух — отличное блюдо!
Вечером меня спросили, где я буду спать, в доме или под домом, я предпочел последнее. Свежим воздухом не стоит пренебрегать, особенно в теплую погоду. Разложили походную кровать, сохранившуюся со времен войны, и торжественно уложили меня на том месте, где незадолго перед этим стоял алтарь. Женщины и дети давно ушли, остались только мужчины. Они сидели вокруг меня, держа копья, обращенные остриями к небу. Я лежал и смотрел на них, потом улыбнулся и покачал головой при мысли о том, что сказала бы моя дорогая старая мать, если бы увидела своего сына в этой необыкновенной обстановке.
До тех пор пока я не задремал, Атабан и его зять вели со мной долгую беседу. Выяснилось, что в период японской оккупации они все скрывались в горах. Затем Атабан спросил меня, что я делал во время войны. Я ответил, что меня призвали убивать врагов.