— Этого никто не знает.
— А духи существуют?
— Да, есть анито. Добрые анито живут на деревьях, злые — в термитных кучах. Будь осторожен, остерегайся наступить на термитник.
— Как выглядит анито?
— Этого никто не знает.
— Что делают злые духи?
— Напускают болезни.
— Как с ними бороться?
— Добрый дух должен вселиться в другого мужчину или женщину, а они потом из больного изгонят злого духа.
— Как же узнать, что в тебя вселился добрый дух?
— Это чувствуешь сразу и начинаешь танцевать, а во время танца можно определить болезнь.
Вот так они ставят диагноз.
— И что потом делают?
— У нас много лекарств.
Дикот перечислил множество лекарств и их применение. В большинстве своем это лекарственные растения, известные в медицине, но он назвал также желчь змеи боа, помогающую от ряда болезней, и мазь из термитов, которой пользуются при повреждении суставов.
— Как вы убиваете врагов?
— Стрелой или ножом. Мужчина, который идет убивать, повязывает вокруг головы красный платок. Если враг спит, он ему прежде кричит: «Проснись!».
— Что вы делаете с врагами, после того как убьете их?
— Обычно мы отрезаем им головы и съедаем немного мяса с головы, а также сердце и печень, чтобы стать храбрее. Затем раскалываем череп пополам и делаем из него две чаши.
— Ты отрезал кому-нибудь голову?
— Нет, но я видел, как это делают, очень давно, правда.
— У вас существует какое-нибудь другое наказание кроме смерти?
— Да. За меньшие проступки мы привязываем виновного к столбу внутри дома на неделю.
Дикот предостерег меня от двух вещей:
— Если ты увидишь человека с листьями анахао, привязанными к ногам, держись от него подальше. Если увидишь две скрещенные стрелы, не приближайся к ним. Иначе тебя привяжут к столбу и убьют.
Я привел почти полностью этот длинный разговор, потому что он, по-моему, дает достаточно ясное представление об образе жизни абенленов.
На ночь, которую я провел у Дикота, женщины перебрались в другой дом. Но среди ночи я проснулся оттого, что дверь отодвинули в сторону. Это маленькая невестка Дикота прокралась к своему мужу. При свете мерцающей свечки я видел ее лицо, видел, как она шептала ему что-то своим ласковым мелодичным голоском.
Утром я спросил ее, о чем она говорила с мужем.
— Я сказала, что ему пора прийти ко мне.
МЕЖДУ КАНИКУЛАМИ
На Филиппинах именно во время каникул я работал больше всего, причем работал с огромным удовольствием, занимаясь изучением племен и народностей, проживающих в горах и джунглях. Мои взгляды во многом совпадали с взглядами Кремпа, это не удивительно, ведь мы получили одинаковое образование, но реагировали на большинство событий и фактов совершенно по-разному. Так, например, он уехал домой с Филиппин разочарованным, тогда как я продлил там свой двухлетний контракт. Меня часто упрекали в непостоянстве, имея в виду, что я всю свою жизнь переезжаю с места на место и меняю одну работу на другую. Но это скорее эгоизм, а не непостоянство. Я работаю не ради денег и не ради пенсии, а для того, чтобы как можно больше узнать и увидеть в жизни. Я остаюсь в том или ином месте, пока мне интересно. Как только я изучу все, что мне хотелось, я отправляюсь в новое, более для меня интересное место и начинаю все сначала. Так будет до тех пор, пока у меня хватит сил разъезжать. На Филиппинах мое «непостоянство» объяснялось тем, что мне нужны были частые и длительные каникулы для поездок по стране.
Но было бы непростительно терять даром время и между каникулами. Университет переехал в новое великолепное помещение, похожее на американский campus[18] с греческими колоннами, башней с часами и прочим. Я же предпочитал старые военные бараки, эти похожие на разрезанные цистерны здания, внешний вид которых вполне соответствовал их назначению.
Перед тем как приехать на Филиппины из США, я побывал на строительстве нового трехэтажного здания для биологического факультета, где каждому из его трех профессоров предоставлялась отдельная комната и три лаборатории: одна для него самого, другая для ассистентов и третья для успешно занимающихся студентов. Здесь же, в новом университете, имелась одна комната для трех профессоров и ассистента, не было ни рабочего кабинета, ни коллекций, ни аппаратуры, ни книг, ни журналов. После лекций можно было отправляться домой, что я и делал. Там я сидел в своей комнате с шестью большими открытыми окнами, любовался садом, где росло огромное множество цветов, и наслаждался чудесным запахом гардений.
Однажды, еще в пору ранней молодости, мне очень повезло: я решил изучать древние языки. Из того, что я изучал в гимназии, наибольшую радость и пользу в моей долгой практической деятельности принес мне греческий язык. В Америке я иногда читал лекции успевающим студентам на тему: «биология до Аристотеля» и «биология Аристотеля и после него», а также «биология св. Августина и Фомы Аквинского».
В течение нескольких лет я занимался переводом с греческого на английский двух сохранившихся древних лекций по биологии, записанных неизвестным, к сожалению, профессором при медицинской школе Гиппократа на острове Кос. На Филиппинах, в «красном доме», я написал введение и примечания к переводу и послал рукопись одному нью-йоркскому издателю, который выпустил ее специально Для медиков.
Манильский университет издавал два небольших научных журнала, выходивших поквартально: философский и естественных наук. Но они на несколько лет отставали от жизни, поскольку филиппинские профессора не могли многого сделать для науки. И почему, собственно, они должны были заниматься наукой, ведь у них имелась постоянная работа? Двум редакторам этих журналов приходилось буквально выклянчивать материал. У меня в ящике письменного стола хранилось несколько старых неопубликованных статей, да и что-нибудь новое я всегда мог написать. — Например, о теории наследственности, которая подтверждалась историей ряда филиппинских семей. Я собрал уже сотни две таких историй, из них некоторые представляли интерес. Отобрав наиболее важный материал, я составил серию из пяти статей для журнала естественных наук. Философский журнал тоже кое-что получил от меня. Я интересовался многими проблемами. Я написал также статью о том, как в рабочем кабинете моего отца создавалась конституция Дании 1915 г.
С сообщением о моей поездке на остров Палаван пришлось немного подождать, так как журнал выходил с большим опозданием. Все же статья появилась на свет раньше, чем я предполагал.
В последний год моей преподавательской деятельности в Манильском университете мне пришлось пережить весьма неприятную историю, но благодаря ей я узнал кое-что новое о нравах филиппинцев. Чтобы стать магистром филиппинского университета, требуется написать «тезис» — нечто вроде небольшой диссертации. Но он обязательно должен сказать новое слово в науке. Этот «шедевр» затем необходимо обсудить и одобрить двум профессорам: научному руководителю и оппоненту. Руководителем я был, к счастью, единственный раз. Всю работу мне пришлось сделать самому, иначе «тезис» никогда не был бы написан. Университет платил руководителю гонорар, примерно сто крон, но лишь после того как рукопись бывала одобрена. Таким образом, я зарабатывал около десяти эре[19] в час — меньше я, пожалуй, никогда не получал. Но мой подопечный должен был получить ученую степень, поскольку он являлся ассистентом факультета. И он ее получил.
Мне пришлось выступать и в роли оппонента. На этот раз соискателем оказалась молодая женщина, а ее руководителем мой филиппинский коллега. Я ознакомился с рукописью, когда она была закончена. В диссертации разбирался вопрос о нескольких видах филиппинских рыб. После того как я прочел это сочинение, я не знал, что мне делать. Было ясно, что ни молодая дама, ни мой коллега не имели ни малейшего представления о строении рыб. Они даже не догадывались, что эти рыбы принадлежали к отряду, характеризуемому наличием ряда хрящей, соединяющих Жабры с плавательным пузырем. Об этом п работе вообще не упоминалось. Я отправился к своему старому филиппинскому коллеге и сказал, что работу следует полностью переделать и что я берусь помочь молодой даме, если опа пожелает. Профессор очень обиделся, молодая дама тоже. Но она все-таки несколько раз приходила ко мне в «красный дом», и мы вместе читали и анализировали толстую русскую книгу о рыбах, которая, к счастью, оказалась в моей личной библиотеке.