Но молодая дама вскоре потеряла терпение и заявила, что не желает больше ничего менять в своей рукописи. Я пытался доказать ей, что если уж она интересуется рыбами, то ей не мешало бы узнать о них как можно больше.
— Я нисколько не интересуюсь головами рыб, — выпалила дама. — Меня интересует только степень магистра, потому что она позволит мне получать на 200 крон в месяц больше.
Дама была учительницей.
Мягко, но настойчиво я попытался еще раз убедить ее: работа нуждается в исправлении, я берусь ей помочь в этом, — если она отказывается, я не стану оппонировать. Дама мне не поверила. Она не знала моего характера.
Когда я представил моему коллеге заключение на работу в письменном виде с отрицательным отзывом, он побелел как полотно. Ведь он являлся научным руководителем и уже принял работу. Его маленькие глазки засверкали так, что, казалось, вот-вот разразится гроза!
И она разразилась: на имя университетского начальства поступила жалоба в письменном виде. Коллега не думал, что я ее прочту, и когда я пришел к нему и дружески упрекнул его за вымыслы, он настолько расстроился, что решил подать в отставку.
— Боже упаси, — сказал я. — Ты погорячился, и единственное, что тебе следует сейчас сделать, это попросить обратно свою жалобу и сказать, что произошло недоразумение.
Он обещал. Но декан уже прочел ее и решил просить руководителя государственного управления рыбного хозяйства, тоже зоолога, быть оппонентом вместо меня. Все же без скандала не обошлось, потому что новый оппонент тоже забраковал работу. Случилось самое худшее — и декан уронил свой авторитет. А моему бедному коллеге стало совсем скверно.
При подобных обстоятельствах не очень приятно было оставаться дольше в университете, и в конце учебного года я решил заявить руководству, что не желаю больше продлевать свой контракт. Я заранее договорился с сенатором Хосе Лаурелем о переходе в новый, только что открывшийся Филиппинский лицей. Лаурель во время японской оккупации был президентом республики.
Когда я учился в школе, мама подарила мне как-то гравюру, выигранную ею в лотерею на весенней выставке в Шарлотенборге. Это положило начало моему интересу к искусству, который сохраняется на протяжении всей жизни.
На Филиппинах искусством и историей искусства совершенно не интересуются. Там нет ни одной картинной галереи; произведения местных художников выставляются в Национальном музее вместе с чучелами крокодилов.
Я предложил прочесть цикл лекций по истории искусства, начиная с пирамид и кончая Пикассо, особое внимание уделив искусству Востока. Известно, что среди слепых одноглазый — король. Университетское начальство с радостью благословило меня.
ПРИНЦЕССА И ПОЛКОРОЛЕВСТВА
Летом 1951 г. мне удалось осуществить свое желание — встретиться с моей маленькой приятельницей из Иллинойса, принцессой Тархатой. Произошло это следующим образом. Я познакомился с очаровательной танцовщицей Сантаниной и несколько раз навещал ее в доме дяди, где она жила. Помню, как во время моего первого посещения она вскользь заметила, что, с точки зрения девушки моро, основное достоинство мужчины — это храбрость. Когда я рассказал ей о своих смелых предках — викингах, она пришла в восторг:
— Значит, вы, скандинавы, похожи на нас!
Я предусмотрительно умолчал, что в отношении храбрости мой род значительно изменился за прошедшие сотни лет.
Сантакина предложила мне остановиться у ее родителей, когда я приеду на Сулу, и обещала, что ее младший брат Абрахам встретит меня на Холо и будет повсюду сопровождать. В этой части страны знатная персона всегда разъезжает с вооруженным телохранителем. Абрахам сон сем недавно стал студентом. Он быстро уговорил меня подарить ему мой маленький браунинг. Я им не особенно дорожил, а для юноши это была большая радость.
Как только я прибыл на Холо, проделав пятидневное путешествие на палубе бывшего американского военного корабля, низведенного до ранга грузового судна, я нанес необходимые визиты вежливости губернатору и шефу местной полиции. Так же как и при посещении племени охотников за черепами, мне пришлось начать с объяснения о том, кто я и зачем прибыл. Губернатор, состоятельный человек, в свое время ездил в Америку и там женился на официантке, которая теперь мастерски играла роль губернаторши. Сам губернатор был отъявленным негодяем. Как и следовало ожидать, он позднее, когда представился случай, по-королевски небрежно насмехался над тем, что в своей речи в конгрессе я назвал его власть «совершенно исключительной», имея в виду бесчестность и судебный произвол, царившие при нем. Возможно, я несколько преувеличил, потому что его преемник оказался еще хуже.
Забавной была встреча с шефом полиции полковником Мамаринта Лао. После того как мы с ним выпили кофе в лачуге, служившей ему кабинетом, он вдруг выпалил:
— Мне очень знаком ваш голос!
И тут же вспомнил, что недавно слышал по манильскому радио мои выступления о первобытных филиппинских народностях. Так началась наша дружба, сохранившаяся по сей день. Лао — смелый человек, и поэтому, может быть, простых людей он любит несколько больше, чем богатых и власть имущих.
И губернатор и Лао были мусульманами, но из разных племен. Губернатор — тао-суг с Холо, Лао — марахао из Ланао. «Тао» значит «человек», «суг» — местное название острова Холо, данное ему испанцами. Итак, тао-суг означает «человек с Суг», т. е. с Холо.
Принцесса Тархата жила в своем поместье Типтопон в центре острова, примерно в сорока километрах от столицы провинции. Никто из христианского населения не рисковал выходить за черту города. Люди полагали, что и в самом городе довольно опасно, несмотря на наличие войск и полиции. Крещеным филиппинцам, откровенно говоря, не нравилось мужество мусульман. Дело не в религиозных противоречиях, затрудняющих, как часто утверждают, сосуществование, а в глубоком презрении, которое моро питают к филиппинцам, подчинившимся в свое время испанцам и принявшим католичество. Крещеные филиппинцы стали «коллаборационистами», в то время как моро так и не покорились испанцам. Теперь американцы отдали моро под власть их ненавистных врагов — христиан. Моро считают это незаслуженным унижением.
Когда филиппинцы-христиане говорят в своих речах о «братьях-мусульманах», а мусульмане в подобных же случаях применяют выражение «наши братья-христиане», это чистейшее лицемерие. Те и другие взаимно ненавидят друг друга. Часто цитируемая поговорка: «Самый лучший моро — это мертвый моро» — выдает истинную позицию христиан, а короткий анекдот неплохо иллюстрирует отношение моро. Сенатор Алонто вел на Холо следствие. Допрашивали моро. Имя? Где живешь? Национальность? Ответ: тао-суг. Алонто: Разве ты не филиппинец? Ответ: Нет, я не испанец.
Это напоминает южные штаты в США, которые в своем развитии недалеко ушли с времен гражданской войны.
Дворец Тархаты в Типтопоне представлял собой довольно большой, но ветхий деревянный дом, во дворе которого стояли три красных сверкающих американских трактора. Меня встретил огромный охранник в тюрбане с великолепным, внушающим страх мечом. Он провел меня в гостиную на втором этаже, где мне пришлось ждать сравнительно долго — очевидно, принцесса наряжалась. Потом открылась дверь и вошла моя славная маленькая приятельница. Мы оба, конечно, постарели за прошедшие годы, но эта властная пожилая дама сохранила все же многое от былого очарования студентки.
— О, это ты, Таге!
Она подошла, обняла меня и подставила свою нежную щеку для поцелуя.
У нас было что сказать друг другу. Мы уселись на балконе и долго беседовали не столько о том, что пережили за эти годы, сколько о том, чему научились у жизни с ее бесчисленными, странными превратностями. Внезапно она спросила меня: