Когда вора отвели в полицейский участок и посадили за решетку, я позвал его родителей и мусульманских деятелей. Я объяснил им, что имам опозорил не только свою религию, но и весь приход. Мне хотелось избежать публичного скандала, и я заявил, что требую лишь вернуть украденные двести крон. Тогда не стану передавать дело в суд. Имам ответил, что истратил деньги и не может их вернуть. Но я твердо стоял на своем: или до обеда получу деньги, или происшествие получит огласку. Днем ко мне пришла делегация и принесла сто восемьдесят крон. Они объяснили, что собирали деньги со всех жителей и надеются, что я тоже внесу свою часть, т. е. недостающие двадцать крон. Что можно было возразить? Пришлось подарить самому себе двадцать крон. Парня выпустили. Но я потребовал, чтобы он показал, каким образом проникал в дом, окна и двери которого были закрыты. Я и не предполагал, что человек, даже самый худой, может пролезть в щель между крышей и стеной, через которую проходил лишь свежий воздух.
В колледже у меня возникли трудности со студентами моро. Все они, за небольшим исключением, учились скверно и получали плохие отметки. Они обозлились на меня, так как считали, что моя обязанность, как их Туманггонга, заботиться, чтобы они не провалились на сессии. Но что я мог сделать? В конце каждого семестра студенты-мусульмане, у которых не было надежды сдать экзамены, угрожали мне расправой. Но я держался стойко и не слишком волновался: И действительно, ничего не случилось, только мои коллеги жили в постоянном страхе за мою жизнь. После четвертого семестра ко мне домой неожиданно заявился огромный детина. Он уже однажды провалил экзамен, и его снова ожидало то же самое.
— Я пришел сказать, профессор, что, если вы провалите меня еще раз, я убью вас. И вашу лаборантку мисс Меркадо убью, а в канцелярию брошу ручную гранату.
Я улыбнулся:
— Прекрасно, Багумбаян. Заходи, я угощу тебя кофе. Побеседовав с ним в течение получаса, я понял, что он приведет свой замысел в исполнение.
И я сказал ему:
— Глупо с твоей стороны сидеть здесь и угрожать мне — я уже отослал отметки в канцелярию колледжа. Поскольку ты прослушал мой предмет дважды, я поставлю тебе тройку.
Мои слова произвели удивительное действие. Детина преобразился.
— Профессор, куда бы вы ни отправились, я последую за вами и убью любого, кого вы прикажете.
— Хорошо, хорошо, Багумбаян. Когда мне потребуются услуги бандита, я пошлю за тобой.
Директор колледжа от души поблагодарил меня за то, что я спас не только свою, но и его жизнь. У других второгодников также имелись основания благодарить меня, ибо все они получили возможность перейти на следующий курс, — какое это имело значение, если самый худший из них получил это право.
Но я был этим сыт по горло, к тому же со всем, что меня интересовало в Замбоанге, я уже ознакомился. И решил поставить точку на своей профессорской карьере на Филиппинах.
Меня попросили организовать музыкальную часть прощального вечера. Я подготовил две песни, с которыми выступил смешанный хор.
Затем я продал дом, единственный, какой мне когда-либо принадлежал. Детей перевели в государственную школу, получившую со временем новое благоустроенное помещение.
ЯКАН
С веранды моего дома в Кампо-Муслиме я хорошо видел четко вырисовывающиеся горы острова Басилан. Я был частым гостем на Басилане, так как там живет удивительнейшее и интереснейшее племя страны — якан, численностью около 70 тыс.
На острове два политических лидера — мэр Браун в Исабеле и дату Ундинг Кевас в Ламитане. Браун — христианин и боксер; когда я последний раз был на острове, судья намеревался возбудить против него дело об убийстве. Браун дал мне прочитать жалобу и свидетельские показания против него. Прочитав их, я сказал:
— Если хотя бы половина из того, что здесь написано, правда — вы один из опаснейших бандитов в стране.
Браун рассмеялся. Показания, данные под присягой, почти всегда оказывались ложными. Для меня так и осталось загадкой, каким образом судьям удается добираться до истины. Но, может быть, они этого и не делают? Правда, Брауну все могло сойти легко, ведь он принадлежал к правящей партии и его нельзя было отстранить от должности даже на время[24].
Дату Ундинг, мусульманин и глава оппозиции, не был моро по происхождению. Его отец прибыл на остров из Кавите, расположенного недалеко от Манилы, и приобрел себе так много земли, что сразу стал своего рода некоронованным королем на острове. Поэтому султан Сулу дал его единственному сыну малайский титул — дату Ундинг.
В дальнейшем Ундинг упрочил свое положение, не пожалев двадцати тысяч крон, чтобы женить сына на племяннице султана. Жена Ундинга, якан, была хаджи. Это значит, что она совершила паломничество в Мекку. Она считалась правительницей Басилана. Я часто бывал в их большом гостеприимном доме. Их дочь Лили, одна из красивейших девушек этой части страны, славилась как замечательная танцовщица.
Во время первого посещения меня поместили наверху, в просторной светлой комнате. Утром, открыв глаза, я увидел перед собой славненькое личико. Совсем молоденькая девушка стояла и разглядывала меня.
Алаян была одета в плотно облегающую одежду, которую носят женщины якан, — черную кофточку с блестящими пуговицами, надетую на рубашку, выпущенную поверх брюк. Все женщины якан носят узкие брюки, но у них, к счастью, фигуры подходят для этого. Волосы у Алаян густые иссиня-черные и спускались до самого пояса; глаза черные как угли, с очаровательным монгольским разрезом.
Несмотря на молодость, Алаян имела романтическое прошлое. Она была замужем, развелась. Затем ее соблазнили, но отцу удалось ее поймать и поместить в дом принца Ундинга в качестве горничной. За время моего пребывания, которое было совсем недолгим, ее снова соблазнили, и она опять вышла замуж. Когда я видел ее в последний раз, ей было около двадцати лет, и она была вполне довольна своей жизнью. Для девушки племени якан считается почетным выходить замуж и быть соблазненной как можно большее число раз. Пожалуй, это естественная мера успеха. Во всяком случае жизнь красивой девушки якан нескучна.
Впервые увидев яканов, я был поражен, настолько они походили на народности, живущие к северу от Гималаев.
Удивительно, что никто не изучал людей, проживающих на Басилане. Если какой-нибудь филиппинец увидит фотографию яканов, он подумает, что над ним шутят, — ничего похожего он прежде не видел. Ричард Уинстед писал о соплеменниках яканов в Малайе, где их называют джакуиы. Они, по его предположению, происходят из провинции Хунань в юго-западной части Китая и, следовательно, когда-то являлись соседями монголов. У яканов великолепные монгольские пони. Их часто можно видеть на пони вдвоем: впереди длинноволосый, вооруженный мужчина, позади его маленькая жена в брюках. Очень приятная картина.
Мужчины племени якан носят красные с желтым тюрбаны. Под них они обычно прячут свои длинные волосы. Одежда — плотно прилегающая, черного или белого цвета. Вокруг талии наматывают длинный кусок красной материи, который ночью служит одеялом. В дождливую погоду надевают поверх тюрбана соломенные шляпы.
Современные яканы, к сожалению, находятся под влиянием мусульманской религии, но, как произошло и с жителями Филиппин, принявшими христианство, новая религия лишь тонким слоем покрывает старые языческие верования, разрушая старые моральные устои. Христианство и ислам оказали большое влияние на малайский народ, хотя он в этическом отношении стоял на более высокой ступени.