Очень редко увидишь молодого человека, идущего с девушкой. Если и встречаешь таких, то скорее всего это брат и сестра. Девушки, как правило, ходят вдвоем или втроем, держась за руки. Точно так же ходят и юноши. Откровенно говоря, мне и по сей день это не нравится.
Поскольку я был холост, мне, естественно, хотелось познакомиться с дамами. Мои коллеги с удовольствием посвятили меня в тонкости сватовства на Филиппинах. Когда женщине предлагают руку и сердце, обязательно получают отказ. Даме считается неприличным дать согласие с первого раза. Обычно проходит немало времени, прежде чем мужчина, если он настойчив, услышит в ответ «да». Я заметил на это, что если тигр терпит неудачу в первый раз, он не пытается снова напасть на свою жертву, но коллеги не обратили никакого внимания на мои слова. Напротив, филиппинцам нравилось хвастаться тем, сколько раз их жены им отказывали, прежде чем дали согласие на брак. Мне это казалось глупым. Я не знал об обычае, не позволяющем девушкам самим выбирать мужа. Члены семьи определяют, подходит ли жених, причем отец и вся мужская половина имеют решающее слово.
Людей, впервые приехавших на Филиппины, шокирует один странный, но узаконенный среди состоятельных мужчин обычай иметь quenda («кериду»— исп.) — более или менее постоянную любовницу; конечно, не под одной крышей с женой. Эта «система», как называют ее мужчины, бесспорно является пережитком в стране, где брак освящен церковью. «Кериду» иногда даже принимают в обществе. Влиятельные люди, придерживающиеся этого обычая, не считают свое поведение аморальным, объясняют его остатками существовавшего ранее на Филиппинах многоженства.
…К концу первого семестра мы с Кремпом пребывали в довольно скверном расположении духа. Наша работа казалась бесполезной, а окружение — несносным. Как-то раз мы получили приглашение на вечер, устроенный студенческим обществом в честь иностранных профессоров. Нас было всего человек пять или шесть, преимущественно американцев. В программу вечера входили испанские танцы, которые на их родине исполняются значительно лучше, и американские лирические песенки, производившие одинаково жалкое впечатление независимо от исполнителя.
Но вот на сцене появилась Сантанина.
Сантанина изучала общественные науки и среди университетских красавиц считалась едва ли не самой очаровательной. Вызывало интерес то, что она приехала с островов Сулу, была настоящей моро и одной из немногих мусульманок, получивших разрешение учиться в университете. Ее отец работал старшим преподавателем на острове Сиаси. Она стояла перед нами, как принцесса из сказки, в нарядной, яркой национальной одежде Сулу, в кофточке с длинными, узкими рукавами, китайских шелковых шароварах, босиком и в индонезийском патаджонге, переброшенном через плечо. Шея, уши, грудь и запястья сверкали украшениями из крупных жемчужин, оправленных настоящим китайским золотом.
Раздались ритмичные звуки гонга, и Сантакина начала танцевать. Ее босые ноги едва заметно скользили, движения пальцев рук напоминали ползущую гусеницу-землемера. Сантанина то опускалась на колени, то вновь поднималась. Но главным в ее танце были руки. Для меня до сих пор остается загадкой, каким образом девушкам с Сулу удается производить руками от плеча до запястья движения, похожие на волны, в то время как кисти рук неподвижны и пальцы отогнуты назад. Каждый раз, когда эти тонкие руки протягивались в мою сторону, меня охватывала дрожь.
После Сантанины выступал молодой человек родом из области Ифугао, которая находится высоко в горах на севере острова Лусон. Он исполнял свои родные песни, чудесные мелодии которых я не мог сравнить ни с чем, слышанным ранее. Они производили неотразимое впечатление голоса, зовущего из незнакомого, непонятного мира. Этот голос увлекал куда-то, и противиться ему было невозможно.
По дороге домой Кремп, этот ученый и мыслитель, подняв длинный указательный палец, произнес:
— Эврика!
Такое же чувство было и у меня. После этого вечера нам многое стало понятнее.
В конце октября у студентов и преподавателей университета начались каникулы. Так как до Сулу далеко, я предложил Кремпу совершить совместную поездку в Ифугао. Однако такая поездка показалась ему слишком трудной и рискованной. Кремп был в полном смысле слова кабинетным ученым.
Мое намерение посетить Горную провинцию привело всех знакомых в крайнее замешательство. Они всячески пытались отговорить меня от опасной затеи.
— Неужели вы не знаете, что двое ваших американских коллег были обезглавлены племенем ифугао всего лишь за несколько месяцев до вашего приезда. Ради бога, не подвергайте себя такой опасности.
Все они считали своим долгом предупредить меня, но не понимали, что их предостережения только разжигают мое любопытство. Я хотел увидеть людей, которые по какой-то непонятной для нас причине сочли себя вправе лишить жизни двух человек, совершенно не желавших им зла. Я не внял ничьим советам и поступил по-своему.
Возможно, старый полковник Балфур был прав, когда однажды еще во время войны мудро произнес:
— Все говорят, что вы очень храбрый человек, капитан, но вы совсем не храбрый, вы просто чертовски упрямый.
В ЛЕТНЮЮ СТОЛИЦУ
Филиппинцы во время отпуска обычно никуда не ездят. Исключением являются состоятельные жители Манилы. Чтобы поддержать свой престиж, филиппинец отправляется в свадебное путешествие в Багио. Еще солиднее — проводить в этом маленьком горном городке пасхальные каникулы: ведь там в жаркое время года отдыхают президент, министры и высшие чиновники. Поэтому Багио не без оснований называют летней столицей страны.
От Манилы до Багио можно долететь самолетом за час, но гораздо интереснее ехать автобусом либо поездом и автобусом. Путешествие в 250 километров занимает около пяти часов. Зато попутно можно познакомиться с сельской жизнью Филиппин, а если проделать этот путь неоднократно, как я, постепенно получишь довольно ясное представление о безрадостном существовании жителей этих мест.
Почти все земли принадлежат католической церкви или богатым помещикам, как правило, живущим в городе. На полях трудятся обездоленные, обремененные долгами крестьяне, арендующие один-два гектара земли и обязанные делить урожай с владельцем земли, который заботится только о том, чтобы получить побольше. Выращивают здесь рис и сахарный тростник.
Трудно представить себе что-либо более унылое, чем домик филиппинского крестьянина — крытый соломой некрашеный ящик на сваях. Дверью и окнами служат отверстия, прикрытые ставнями. Внутри домика можно увидеть циновки для сна, иногда маленький столик, скамью или пару стульев. Очаг, скудная домашняя утварь — вот и все хозяйство. «Духовную пищу» составляет висящее на стене цветное изображение девы Марии.
Приятно смотреть, когда по полю степенно шагают тяжеловесные, медлительные буйволы, волокущие доисторические маленькие деревянные плуги. Если длиннорогий карабао, как называют на Филиппинах буйвола, не занят работой, он «принимает грязевые ванны» или спит под домом в обществе поросенка.
«Сажать рис — невеселое занятие», — поется в одной народной песне, и это очень верно. Перед севом крестьяне сначала проращивают рис, а уж потом молодые ростки высаживают на затопленные поля. Эту работу выполняют женщины. С раннего утра и до позднего вечера гнут они спину под палящими лучами солнца, стоя почти по колено в воде. Этим и объясняется распространение во многих районах страны «улитковой болезни» (schistosomiasis). Свое название болезнь получила оттого, что первая стадия развития червя, разъедающего кожу на ногах, происходит на теле пресноводной улитки. Кроме того, одолевают и пиявки.