— А-а-а-а-а-а! — кричали за спиной у Романа и Николая узменцы.
— О-о-о-о-о! Хох-хо-ооо! — восторженным медведем ревел отец Николай.
И тут монах Роман не выдержал и открыл рот, чтобы красиво и во весь голос воспеть происшедшее:
— Благословен Бог наш! Всегда, ныне и присно и во веки веков!
— Ам-м-м-минь! — низким голосом подхватил отец Николай.
Солнце вынырнуло из-за ледяных небесных глыб и озарило ярким золотым сиянием величественную картину окончания Ледового побоища.
— Спаси, Господи, раба Твоего — благоверного князя Александра — и даждь, Господи, ему здравия духовного и телесного и мирная Твоя и премирная благая! — продолжал с неизведанным доселе наслаждением петь монах Роман.
В сей миг из ледяного крошева в нескольких шагах от Николая и Романа вылезли чьи-то руки, а следом за руками высунулась из черной воды мокрая голова с белым и жалобным лицом. Не сговариваясь, отец Николай и монах Роман — первый бережно положил на лед икону, а второй поставил лампаду, ринулись на помощь, подхватили немца под локти и стали тянуть, не думая о том, что и сами могут провалиться, если лед под ними подломится. И вытянули его, и потащили волоком подальше от губительной проруби, спасли дурака такого.
— Ich bin… Ich bin… — стуча зубами, блекокотал немец. — Ich bin… kein Krieger… Ich bin ein spielmann[133].
— Шпильман, значит? — усмехнулся отец Николай. — Ну, будем знакомы. А я Николай. А он — Роман. Помни спасателей своих, дурья твоя башка. И чего ты в своей Дудешландии не сидел, Шпильман?
— Ja, Spielmann! Ich bin ein dudeschen Spielmann[134]! — продолжал стучать зубами и трястись всем своим мокрым существом спасенный немец.
К ним подбежали узменцы, и монах Роман, искренне сожалея о том, что окончилось его благое молчание и что вновь надо осваивать человеческую речь, сказал:
— Этого Шпильмана сберегите. Подарите его князю Александру. Пожалуй, он единственный, кто спасся, провалившись в сию великую и священную прорубь.
Он поднял со льда лампаду и пошел дальше в сторону восточного берега озера. Отец Николай взял икону и на некотором расстоянии последовал за ним.
— Куда вы! Ведь тоже провалитесь! — кричали им жители Узмени.
— Мы не провалимся, — весело ответил им отец Николай. — С нами крестная сила!
Глава двадцать первая
ОРОДЬ
Мишка давно уже окоченел, топчась на берегу озера с самого утра и до полудня, но уйти в домашнее тепло в то время как там, на льду озера, продолжается великая битва, — такого бы он себе не простил до самой смерти.
Чтобы согреться, они с ребятами время от времени брались кататься с ледяной горки, раскатанной тут еще с самого начала зимы. Съедешь вниз на озеро — оттуда совсем плохо видно, что там творится у наших с немцами. Быстренько бежишь опять наверх и оттуда смотришь, смотришь, смотришь… Хотя и все равно трудно понять, кто кого одолевает. Звуки долетали страшные — удары, скрежет, конское ржанье, звон, крики, возгласы труб и бубенный бой. Если б можно было бы поближе подойти, глядишь, и понятнее бы стало происходящее.
Людей на берегу собралось со всей Узмени, и стар и млад высыпали сюда поглядеть на великое событие. Но и взрослым непонятно было, что же там происходит, кто кого одолевает. Иной раз вскрикнет кто-нибудь:
— Кажись, наша берет!
И хочется заорать от счастья, а потом — тишина, сражение там, вдалеке, продолжает копошиться и ворочаться, будто пчелы в улье — поди разберись, какие там у пчел взаимоотношения.
— Нет, зело много немца, не одолеют наши, — скажет потом еще кто-либо, и вот начинаешь с тоскою оглядываться по сторонам, так ли и остальные считают. Да разве можно опять победить немцу проклятому? Мишке-то как еще раз пережить такое? После смерти отца, матери, всех ближних своих! Что же, теперь немец придет и дядю Володю с тетей Малушей убивать?..