Мичман с тяжелой одышкой навалился на опрокинутый стул, словно вскарабкался от высокой волны на буй.
А генерал превратился в настоящего паркетного генерала: лежал, распятый усталостью, раскинув по сторонам жёлтые у подмышек руки:
— Нюхнул? Теперь у меня запомнишь, сученыш. А нет — убью.
— Да унюхайся, сапог. Даром не надо. Вот же дуб стоеросовый! Отелло хренов!
— Ага, нюхнул, значит. Ну, теперь-то запомнишь. А нет — железно убью.
Хоста — это просто costa. Cоsta — это просто «берег». Оттоптанный когда-то предприимчивыми римлянами под работорговую факторию черноморский брег. Незамысловато, без особой фантазии. Возможно, в тот первый день, когда римляне прибыли, их подвело воображение: мутило с вчерашней бочки рома, был час римской сиесты… Да и чем могло южное воображение здесь подкормиться? Всё то же — пышное, знойное, стрекочуще-щебечущее, что и в родных краях. И горы — так себе, поросшие мшистой плесенью приземистые гранитные обломки. И речки не особо истеричные, — вялые желчегонки, сочащиеся из прелых разломов этих карликов. И солнце — ломотный желток, один в один что дома. Берег как берег, ничего особенного. Разве что рабы.
«Не отсюда ли все-таки название? Ведь другим значением латинского корня cost, который и обозначает на самых ранних картах это черноморское местечко, является не что иное, как „цена“. Однако установить точное происхождение слова до сих пор не представляется возможным», — последнее, что сообщала замурзанная брошюра об истории городка, найденная Никитой ещё пару дней назад на антресолях в номере.
Закрыв книжицу, Растёбин отложил её и попытался представить причаливающий к мысу Видному первый фрегат.
«Ничего из ряда вон, — размышляли тем временем римляне, вглядываясь в ажурно-зелёную окаёмку хрустально-сиреневой бухты. Разве что гурты невольников, торчащие арбузными семечками из буйных береговых зеленей. Пять дукатов за штуку — красная цена».
Впрочем, этой причины хватило, чтобы ребятам задержаться в здешних местах на пару веков. А после, выбрав и распродав невольников, всех до последнего, они погребли дальше, оставив кривыми ножами на ближайшем к воде тисово-самшитовом дрыне примерно такую надпись: «Коста. Здесь были не впечатлённые апеннинские туристы, кроме рабов, ничего не обретшие».
«Цена» или «брег», все одно — заморское любопытство, едва высадившись с корабля, дальше этих семантических кустов нос, похоже, не сунуло. Нелюбознательное, ленивое племя, южная кровь.
Примерно тогда же, пару дней назад, в очередное базарное утро, прихватив с собой книжицу в город, Никита решил узнать об истории Хосты поподробнее. Один старый привязчивый не то адыг, не то убых, поведавший, что с адыгского Хоста — кабаний лог, а с убыхского — и того симпатичней: берегись-река, заслышав унизительно-пресную римскую версию, остался крайне недоволен уроженцами Апеннин.
— Какой, к собакам, просто берег? И ценник пусть себе на одно место натянут! «Не на что у нас глядеть»! Вы Ладо спросите, Ладо вам такую экскурсию покажет. А речки?! А источники?! А пещеры?! А тис?! А мёд?! А самшит?! А водопад?! А Ахун!
«А Ахун!» — в сливовых глазах старого щупленького аксакала гордости и трепета было поровну; редкие усы от возбужденнья встопорщились.
— Кто на Ахун по восточной стенке караб-караб, тому такая радость и воля в сердце — царём себя почувствуешь. Стенка большая, секретное место маленький. Ладо знает место. Никто не знает. Ладо отец сказал, отцу дед. Ладо знает секрет. Ладо платишь рубль, и считай, там побывал. Ладо — это я, — старик отработанным движением вытащил из пыльного пиджака круглую металлическую банку. Под надписью «Леденцы барбарисовые» — грязный пластырь с лиловыми шариковыми буквами: «Экскурссий. Ахун». Снял крышку. Емкость была плотно забита мелочью и бумажными рублями.
— Так в чём, не понял, секрет? Скажешь, отец — рубль твой. — Позгалёв достал купюру.
— Ладо не на базар тут. Базар туда иди, — обиделся старик.
— Аргументировал, отец; твой рубль, — Ян, смеясь, положил бумажку в банку. — Ну, а вы, охламоны? На халяву решили караб-караб?
Никита вытащил медяки, ссыпал. У Алика оказалась юбилейная монета с профилем профессора А.С. Попова.
— Прометей висел, орёл его печень кушал. А знаешь, где висел? Арчил не знает, и Гоги врёт. Ладо один знает, ему отец сказал, отцу — дед. Десять колен. Вся сила в камне. Ладо показывает сильное место, а умный караб-караб в голова делает. Ладо не врать. Ладо деньги взял, теперь жди. Два, три… ну, пять дней — тут, слева, горячий, приятный, очень свободный будет, как у Прометей-джан, — старик бережно коснулся Никитиной груди.