— Сидай! Хорош дуться!
— Ты стихию хотел?
— Ну.
— По этой грунтовке.
— Покажешь?
— Покажу.
Растёбин забрался назад.
— О, гигант наш! — вновь завёл обидную пластинку Алик.
— Ну всё, харэ, цыц там, — прыскал Ян, вроде и одёргивая мичмана, и тут же едва сдерживая смех от давешних весёлых картинок. — Наверх, штабной?
— Наверх.
Прыскает… сейчас глянем, кто из вас чего стоит, хотя и так ясно — только и можете подкалывать и выпендриваться.
— Никит, чё, в натуре, обиделся? — дружески терся плечом Алик, — да завязывай, ну встал и встал. У нас вот висяком — потому и завидно, ха-ха-ха.
Мичманская трепотня пролетала мимо вместе с текущей за окном листвой; Никита старался не слушать Алика, думал — на сколько еще барана хватит, пока всего не размотает?
— Там баран.
— Где?
— В речке.
— Правильно, чё ему… сейчас самый купальный сезон, — отпустил шутку каптри.
— Подыхает, селем смыло.
— Настоящий, кудрявый? — почти лёг на руль Позгалёв, всматриваясь вперед.
— Ага, как Пушкин, — хмуро съёрничал Никита.
Подъехали к залому. Остановились. Верха деревьев лезли косо, в наклон, ладя зелёными стрелами плотную лиственную изгородь. Смятые хохлы сосен напоминали штабеля ёлочного базара.
— Тащ капитан: ручник, а то жопой съедем, — подсказал Миша.
— Ага, момент.
Позгалёв подтянул рычаг. Уже вышел было из машины — вспомнил, что не заглушил мотор; обратно нырнул. Поглядывая в лобовое, всё пригибался под козырек, возясь с ключами и рыская лысиной туда-сюда. Наконец, высыпали, подошли к бурелому, Никита прислушивался — баран молчал.
— И это вот — сель? Тоска зелёная, — Алик лег спиной на упругие ветки, покачался.
Ян уже проворной мускулистой обезьяной лез по сучьям граба.
— Моща! Это как же такая дохлятина, — кивнул на Мацестинку восторженно, — бережок выстелила?
— Тут речки вообще опасные, — пояснил краевед Миша, грызя былинку: сухо — еле плетётся, полило — х***як, и целой деревни нет. Вот, говорят, года два назад, в Кудепсте…
— Баран-то где?! — прокричал сверху Ян.
— Выше по течению смотри! — подсказал Никита.
— Ага, вижу!
— Давай вытащим, Ян! — крикнул Никита Позгалёву. Тут же спросил у Миши: — Миша, верёвка есть?
— Есть-то есть, а толку? Куда его? — неохотно пробурчал водила.
Ян соскочил, достал сигареты. Миша полез наверх.
— Ну что, Ян, вытащим? Жалко барана, — Растёбин пытливо прищурился на каптри.
— Баран не жилец, а я не хирург Пирогов. Весь наизнанку.
— А если к ветеринару? Или наверх его как-нибудь, там вроде деревня, хозяева-то должны быть.
— Не, кранты барану! — подтвердил с высоты Миша, — хозяева, думаю, и оставили. Таких не подбирают — адат местный. В прошлом году БТР въехал в отару — близко не подошли, для них — уже падаль. Даже на мясо не надо.
— Без вариантов: вытащим, всё одно окочурится, если не раньше, — кивал Позгалёв. — Разве что на шашлык.
— Шанс есть. Вдруг не окочурится? Слабо, что ли, слазить?
— Говорю — труп тащить. Хорошо, достали. Все равно одно из двух: с воинскими почестями под кустиками или на шампур. А на шампур — значит, Позгалёв возись с мясом. Ты ж его разделывать не будешь? И шашлыком, небось, таким побрезгуешь. Или не побрезгуешь?
— Короче, ясно. Только и можете пыжиться, — усмехнулся Никита Яну в лицо. Вышло нормально, вполне себе презрительно.
— Миша, дай ему верёвку, пусть лезет. Я живодёрить не буду.
— А кто будет-то? Я — тоже нет, — сплюнул Миша.
— Алик, поможешь? — без всякой надежды Растёбин глянул на полулежащее в гамаке из веток тело мичмана. Алик, пружинно оттолкнувшись, поднялся вдруг, полез на наблюдательную вышку граба. Долго обозревал диспозицию. Неожиданно выдал:
— Попытка не пытка! Короче, так: спускаешься, вяжешь, потом обратно. Вдвоем вытянем. Там вон, левее — не заваленный кусок, по нему можно. А дуба даст, Никитос, — сделаешь нам всем бараньи рёбрышки, идёт?
Никита вдруг растерялся. Не из-за рёбрышек даже и перспективы стать их мангальщиком — из-за того, что Алик согласился помочь: теперь придётся действовать. Если бы промедлил — вся его растерянность вывалилась бы, как кишки у этого барана.