— И рёбрышек его чего-то перехотелось.
Подошел Ян, присел рядом, процедил хмуро:
— Зе-лё-ный.
Никита рефлекторно скосился: двигал бы ты со своими поддёвами, даже не собираюсь угрызаться — сделал, что смог.
— Года полтора-два, совсем молодой. Отмучался. Мы там ему могилку… — добавил Позгалёв.
Без всяких скидок Никита почувствовал себя настоящим дураком-бараном.
Обратно катили похоронно-молча. Над шерстистым горбом мыса Видного паслась клочковатая отара облаков, и Никите хотелось быстрей влететь в трубу тоннеля, забыть, не помнить барана. Всё было у него, чтоб помереть спокойно, даже красиво: гранитный постамент, холодная анестезия Мацестинки… Нет же, полез! Не жалею, что полез, мало за что себя так уважаю — что полез!
Вынырнули на свет, и Ян крутанул руль вправо, на эстакаду.
— Влево, тащ капитан! Влево надо было! — заверещал Миша.
— Растравили… шашлыка хочу! Ну что, до Адлера?! — крикнул на галёрку, — там, в аэропорту, есть. Заодно посмотрим, как птички взлетают, а?
— Поехали, — барственно-вяло отозвался Алик.
Никите было всё равно. Царапины сочились кровью, но боли не чувствовалось.
— Я на губу не хочу, — бухтел Миша, — запалят же ваишники!
— Не боись, упрёмся-разберёмся.
Слева, в изумрудной пене листвы, потекли хостинские здравницы: «Кристалл», «Аквамарин», пансионат «Голубая горка». Справа — сварочное пятно постылого солнышка. Эстакада перешла в шоссе, и Алик вдруг крикнул:
— О, это ж Майков шкандыбает!
Уазик сбавил скорость, тормознул.
Никита открыл дверцу. По пешеходной дорожке — и вправду, — в белой панаме, с привычной своей авоськой, набитой книгами, курсом на Кудепсту катился рентгенолог.
Вскинув пухлую ладошку, прибавил ходу.
— Вы, что ль? — не веря глазам, запыхавшийся Майков вытер взмокшее лицо панамой. — Думал — всё, отбыли; а они, гляди, разъезжают! Рад видеть. Делись-то куда?
— В люкс съехали, — ухмыльнулся Алик.
— Далеко, товарищ? — голосом заправского таксиста спросил Ян, — садись, чё пешкарить, подбросим. Тебе куда?
— Да никуда особо. Гуляю вот. Дёрнул чёрт дурака по пеклу!
— Мы в Адлер, шашлыка пожевать. Хочешь — с нами.
— Да хоть в Адлер, тока б от жары. Фу, вот свезло. Как же вы разглядели?
— Алика благодари — глазастый.
По дороге Майков сообщил: изучал Хосту, искал какой-нибудь книжный.
— Нашёл? — спросил Ян.
— Разве то книжный — слёзы. Только и было вот.
Достал «слёзы». Повертел.
«Гороскоп на каждый день» — прочитал Никита на обложке.
— Вы-то откуда?
— На ваннах были, в Мацесте.
— Смотрю — малиновые… И как оно?
— В гостях у сказки.
Майков принялся было обвеиваться книжицей, радостно, по-стариковски, щурясь на Никиту с Аликом, будто на дорогих внуков, которых не видел с прошлых летних каникул. Но ветерок и без того нормально струился в окошко, и рентгенолог, спрятав книгу, стал блаженно щуриться на пролетающие за окном виды — море, редкие деревца, чёрно-белый отбойник шоссе…
Мурзянов шепнул:
— На хрен я его? Щас снова про астрал навяливать будет.
С ваишниками пронесло. Гайцов тоже не увидели до самого Адлера. Бросился один у аэропорта в фехтовальном выпаде, и Миша облегченно выдохнул — тот ужалил «девятку», катившую справа по борту.
Шашлычная «Журавушка» располагалась в тени кипарисов, недалеко от зала прибытия. Турбины обваливали небо, Ян то и дело задирал голову, а Никите после первой же птички надоело, и вообще было грустно: хоронить саморучно ещё никого не приходилось. Пережидая самолетный гул, осовевший от жары официант обмахивался у их столика засаленным блокнотом.
Обождав, пока небо утихнет, спросил:
— Свинина, баранина?
Смоляной, вихрастый и лысый, глянув на Растёбина бегло-сочувственно, заказали свинину. Никита взял пиво, от мяса отказался. Майков попросил баранины.
— Не люблю самолетом, — кусал шашлык рентгенолог, — поездом да с почитать — лучше всяких турбин время крыжит.
— А у меня слабость; кабы не нахимовка, точно б — в летуны, — смачно жевал Позгалёв.
— Слушайте, так и не понял, чего вас вдруг попросили? — Майков оглядел их сочувственно, — Стучусь тут в ваш номер неделю назад, — какой-то мужик в трусах… Из-за генерала, тогда, в столовой?
— О, я ж говорил — подогнал уже дикарям наши шконки, — ухмылялся торжествующе Позгалёв, словно выиграл давешний спор.