Позади них вдруг — шорох гальки.
Никита обернулся.
Лебедев, как всегда отутюженный, разве что ворот рубахи не до верхней пуговицы — щадящий режим. И на плече — невиданный махровый хаос: пушистое полотенце.
— Не помешаю? — тихим, почти извиняющимся голосом.
— Ну что вы, Павел Владимирович…
Рентгенолог даже привстал. Никита пожалел, что выбрал неудачное время, придя сюда.
Комендант расчехлился — рубашка, серые полотняные брюки. Сложил всё тщательно, и — аккуратными стопочками — на полотенце. Затем часы — с левой руки.
Забавно, ведь он левша, вспомнил Никита, выписывал мне подтирку тогда в кабинете — левой. Или так надёжней? Всё под контроль, даже время: ущербной правой доверить нельзя. Леворукий повелитель Кроноса.
— Как вода?
Дурацкий вопрос: в августе, в Сочи. Растёбин мысленно усмехнулся.
— Так чё ему, стомилось за лето, — начал было Майков, кивнув на море, но отчего-то запнулся. — Вода сегодня, Павел Владимирович — молоко!
Лебедев уже не слушал — босой, хрустел по гальке. Несуразная фигура, — смотрел ему в след Никита, — из двух разнополых собранная: тулово — плечистое, мужское, ручки и ножки — тощеватые, женские. Будто какие тромбы не дали конечностям налиться нормальным мясом.
Вошёл по пояс, зачерпнул ковшиком ладоней воды. Обтёрся равномерно — плечи, ручки. Грудь — звонкими шлепками. Поплыл дамским, без подныра, брассом.
Катерок с лыжником визжал — ни одной передышки. Наверное, какая-нибудь пытка, практикуют с нарушителями в соседнем санатории, — Никите вдруг стало весело. Аккуратными толчками комендант выводил плавные узоры.
Дельфины, где вы, дельфины? Его берег — та сторона, оттащите, спасите! Чайки, где вы, морские стервятники? — насмешливо бормотал Растёбин, поглядывая на пыхтящего коменданта.
Уйти прямо сейчас. Чего я боюсь? Встать, и демонстративно…
Но он всё сидел, как приваренный, посмеиваясь над серьёзным пловцом и слушая докучливое бормотание Майкова:
— Серые клеточки, они да…А ты их физкультурой. Тесты вот, например… Так и не пришли ко мне… Ну, понятно, обстоятельства. Вот нагряну — Позгалёв не отвертится.
Никита лёг — перевод его накрылся. Сначала они тебя изолируют, потом кружат назойливыми мухами.
Услышал, как Лебедев вылез, приблизился, обкапал всё вокруг, сел на полотенце. Сквозь сцепленные пальцы было видно — так и не окунулся с головой. Зачем, правда — всегда холодная, в комплект к «горячему» сердцу. Вот бы рентгенолог ему — маску с трубкой…
О чём-то они говорили, но Растёбин, задремав, уже плохо слышал…
«Море-то какое…кипяток».
«Кипяток, но с Сочи дрянь несёт».
«Хорошо бы на пляже квас продавать, Павел Владимирович. Нигде такого кваса не пробовал, как в Хосте».
«Планируем мороженицу на следующий сезон».
«Убрали б с волнореза вышку — сигают же прям на черепушки».
«Думали уже. Коптелов вот вернётся, будем решать».
«Дельфинов тут вчера видел, паслись недалеко».
«Они тут ча-асто… В Кудепсте, слышали? Браконьеры — беременную самку…».
«Да что вы, Павел Владимирович… Вот зверьё!»
«Так время какое… На рынке в открытую стояли. И покупал же народ… „Дельфинятина свежая“ — хоть бы „Осетрина“ написали… Эй, а ну, пошли отсюда!»
Никита очнулся, расцепил пальцы: «Кого он там шугает?»
Местные пацаны, перебрались с мыса. Хотели, видимо, на основной пляж «Звезды» — понырять. Мальчишки кинулись обратно в чащобу. Лебедев сел, отбросил камешек: не понадобился.
«Эти и сигают».
«Ладно б только эти, Павел Владимирович, — все подряд лезут. А дети, что с них взять… Мальчишки же. Вы заметили, Павел Владимирович, какие нынче дети? Не нарадуюсь — раскрепощённые, без нездорового этого стеснения, не было раньше таких детей. Они ж быстрей всех перемены чувствуют и уже не отдадут это. Другое всё вокруг, а детки — раньше всех другие…».