Он посмотрел на стоящую невдалеке статую. Фениксу разбили крылья. Перед бывшим оруженосцем высилась не гордая жар-птица, а курица, которую в пору подать к столу. Взгляд неживых глаз просил добить и прекратить мучения.
Эта статуя такая же, как и я, осознал Лотт. Не лидер. Калека, влачащий жалкое существование. Не таким должен быть избранный богами. Я даже не просил этот дар. Он грузило на шее. И я тону под его тяжестью, погружаюсь все глубже в пучину долга и обязанностей. Кэт думает, я особенный. Теперь и Квази. Чужестранка. Неверная. А те жители деревни Бельвекен? Как они смотрели на тебя, Лотт? С благоговением, с надеждой. Ты стал воплощением их мольбы о лучшей жизни. Жизни, без страха проснуться в преисподней. Жизни без червоточин.
Готов ли он к такой жизни? К такой роли? Играть спасителя душ человеческих отныне, и до конца жизни? Сдюжит ли?
Рука привычно потянулась к внутреннему кармашку. Но кисета с порошком там не оказалось. Неприятная пустота внутри ширилась. Он уже чувствовал, как тянет левую руку. Жилы сковало судорогой. Если он не найдет дозу, будет очень, очень больно.
Он знал, что такое ломка. Видел таких людей. Осунувшихся, похожих на скелет с кожей тонкой как пергамент. Лотт знал, что завязать с дурманящим порошком почти невозможно. Люди либо умирали в муках, либо находили еще щепоть "блажи грешника".
Ему нужно отвлечься. Перестать об этом думать. Еда. Нужно поесть.
Каменные ступеньки вели в пропасть. Лестница частично обвалилась, и до земли было добрых тридцать локтей. Квази решила попытать счастья в другой стороне. Неверная поднялась выше и двинула в сторону далекого замка, то и дело оглядываясь в поисках иного пути.
- Попытаюсь здесь, - неуверенно сказала Кэт. Она порылась в своей сумке и выудила моток веревки. - Помоги спуститься. Эй, слышишь меня?! Лотт, ты оглох?!
Он неотрывно следил за концом веревки.
На крюке болтался кожаный мешочек. Тертая кожа и хлипкие шнурки. А внутри то, без чего он не мог жить.
Кэт не была дурой. К тому же желтоглазая оказалась куда ловчее бывшего оруженосца.
Лотт хватанул воздух. И понимая, что не успевает, беспомощно тянул руки к заветному кисету. Кэт все еще думала, что это игра. Она увернулась и показала ему язык. Перескакивала с камня на камень, ускользая от хватки одержимого. Пока любопытство не одержало верх над забавой. Желтоглазая развязала тесемки и сунула любопытный носик внутрь.
Лотт отобрал кисет, грубо оттолкнув ее. Кэт упала, чуть было не скатившись с уступа вниз. Она ошарашено смотрела на него.
Лотт прижал мешочек к себе, словно самую дорогую вещь в мире и грозно смотрел на нее.
Нет больше недосказанности. Нет притворства. Не важно, что она о нем думала. Это ложь. Вот он. Настоящий. Не принц, не герой. Он наркоман, он любит нюхать блажь и плевать хотел на треклятых чахоточных тварей.
- Знаешь, что делают в Тринадцатиземье с воришками? - прошипел Лотт. - Им отсекают руку.
Он вытащил из-за голенища кинжал. Медленно приблизился к Кэт. Присел и указал острием на ее ладонь.
- Когда я тронул, твое, получил по лицу. Что прикажешь делать с тобой теперь, когда роли поменялись?
В глазах Кэт стояли слезы. Сейчас она ничем ни отличалась от человека. Желтоглазая протянула ему руку.
- Если тебе полегчает, вот моя рука. Режь.
Не такого ответа он ожидал. Всплеска ярости, злость, побои. Он и впрямь надеялся, что Кэт вытрясет из него все дерьмо, что скопилось внутри.
- Те вещи в моем мешке. Ключи и кукла - все, что осталось от матери и сестренки, - Кэт смотрела на него как на незнакомца. - В тот день я не захотела нянчиться с ней. Мать отдала мне ключи от дома, так как хотела пойти на рынок и прикупить еды. Я же предалась безделью и гонялась за соседскими мальчишками. В тот день от болот почти не несло гнилью и сыростью. Небывалое явление в Дальноводье. Я обогнала Ярки и Бледного Джима. Даже Снорки остался позади. Я радовалась и ела сочные мясные пироги матери Ярки. Это был один из лучших дней в году. Я отдыхала. Не гнула спину, выращивая рис, не хлопотала по дому. Все проблемы далеко-далеко. Мать не просит помочь по кухне, сестра не плачет. Но пришел вечер и с ним дурные вести. Ко мне пришли инквизиторы. Высокие дядьки в красных рясах и черных капюшонах. Они вернули куклу сестры, она с ней никогда не расставалась. Спала в обнимку, пыталась кормить. Соломенная Бэт, так она ее называла. Они дали мне куклу сестренки и сказали, что она и мама на небесах. Сказали, что так было нужно.
Покорившие-ветер второй сорт, человек. Мы ничто. Прах под ногами людей. И худшие из вас - церковники. У них есть орден Угодных Богам. Эти монахи должны жертвовать собой ради других. Не мы. Но всем начхать. Эти люди, служащие Гэллосу и Аллане, просто взяли маму, мою сестру и еще с десяток других и зарезали их, чтобы подольше пожить. Поесть вкусную утку, поиметь распутных девок. Собрать побольше денег с мирян.
Кэт бережно развернула переметную суму и достала свои реликвии. Глаза куклы давно стерлись, края были изжеваны, а ключи - просто грубые ржавые железки.
- Это все, что осталось от моих родных, Лоттар Марш. Это напоминание мне, что есть на свете что-то дороже посиделок с друзьями, игр и праздного безделья. Это долг. Перед родными, народом, перед всеми невинными и честными, населяющими эти края. Вот почему мне так дороги эти безделушки. А теперь ответь мне, почему ты так упорно держишься за этот мешочек с дурью? Пожалуйста, скажи мне, что ты не принимаешь "блажь". Скажи, что ты не жалкий наркоман. Скажи мне, что я не ошиблась в тебе, и мы продолжим путь. Но без "блажи грешника". Ты выкинешь ее здесь и сейчас.
- Ты ничего не знаешь, желтоглазая, - сказал Лотт. Ему было все равно. Он понимал, что это конец. Он снова один. Сам на сам с болью и обидой. - Ты все еще веришь сказкам как ребенок. Нет на свете святых. Нет на свете героев. Есть обычные люди, есть их грешки и проблемы. Нет справедливости, иначе Дар не проснулся бы во мне, а твоих родных не принесли в жертву. Хочешь знать кто я? Пожалуйста. Я тот, кто предал своего сеньора. Я братоубийца. Не спаситель человечества. Не пример для подражания. Я не раз хотел избавиться от тебя и случись все иначе, наверняка бы так и сделал. Мне нужен порошок. Он приносит счастье, облегчение. Мне не нужна ни ты, ни эта чертова неверная.
Кэт бережно сложила куклу и ключи в котомку, погладила загривок Пегушки и ушла. Она ни разу не оглянулась в его сторону. Не сказала ни одного слова, и от этого стало горько.
Лотт некоторое время бродил по окрестностям, пытаясь найти путь наверх. Коротко перекусил сухарями. Перескакивал с дороги на дорогу. Обходил статуи огнептиц. Пытался привести мысли в порядок.
Он непременно осядет где-нибудь в Делии. Тут его никто не знает. Новая жизнь. Он сможет...
Лотт и сам не заметил, как пальцы привычно зачерпнули щепоть "блажи". Удивительно, как долго он смог протянуть без нее. Почти два дня. Знакомый запах манил. Терпкий, даже островатый. Раздражающий обоняние, сулящий покой и умиротворение.
Закатное солнце снова заволокли тучи. Будет дождь. Начхать. Он примет дозу и забудет. Как делал всегда. Все это сон. Обман. А "блажь" - вот, что настоящее. В ней спасение. Только в ней.
Что-то не давало сделать понюшку. "Блажь" манила, звала, руки тряслись от желания. Однако Лотт все сидел и смотрел на зажатую в руке щепоть. Он бы убил ради нее. Перерезал горло. Там, в Гэстхолле. Чик и все. Как он стал таким? Когда?
Иногда люди ошибаются. Сходят с пути, становятся преступниками. Но ведь он всегда делал то, что считал нужным. И поплатился. За свою доброту, за благие намерения. Можно ли это считать преступлением? Сир Томас считал ответ однозначным.
И Кэт. Ее сестра и мать погибли от рук церковников, но последние спасли кучу жизней, закрыв червоточину. Где правда там? Их зарезали будто скот, не спрашивая и не слушая. Но что сказали бы люди, которые выжили благодаря их смертям?
Нет истины, нет однозначности. Он не может всю жизнь прожить вот так, топя обиду на несправедливый мир в "блажи грешника". У него, в конце концов, есть Дар. Может быть, стоит попытаться еще раз? И он не одинок. Впервые в жизни. Сторм Марш был братом по крови, но вот по духу? Они разные люди с разными взглядами. Лотт до последнего не понимал, что последнее важнее. Кэт вытянула его из болота, дала цель. И Квази, она тоже верит, что мир можно изменить. Что, если червоточины перестанут уносить чужие жизни? Не будет ли это тем обетованным краем, седьмым небом, где восседают Гэллос и Аллана вместе со святыми?