- Что Перл рассказывала обо мне?
- Что вы особенный, - сказал Ноа тихо. Казалось, что он держится на ногах из последних сил.
- Я? Да нет, особенный у нас ты… Знаешь, последний раз я видел крысиного волка очень много лет назад.
Последнюю фразу он произнес совсем тихо, и я не был уверен, что расслышал правильно. Однако Ноа расслышал. И это его, мягко говоря, не обрадовало.
- Алекс, - неожиданно Данте обратился ко мне, не отрываясь от Ноа, - хочешь, я скажу, о чем ты думаешь? О том, что ты в меньшинстве и в одиночестве. Твои союзники вернутся к тебе, но только если я позволю, и это беспокоит тебя.
- Вы уже достаточно меня унизили, - ответил я. - В этом нет необходимости, я и так уже два дня ощущаю себя полным ничтожеством.
Внезапно он отпустил Ноа - резко - и посмотрел в мою сторону:
- Не надо так говорить. Это совсем не было моей целью, поверь. Просто я хочу, чтобы ты понял - на нас ни в коем случае нельзя полностью полагаться. Идите же. Возвращаю твоих телохранителей, но не забывай об этом.
Освободившаяся Рори сползла вниз, с трудом поднялась на ноги и успокоилась, только оказавшись позади меня, поближе к дверям. Ноа хотел стать рядом, но она шарахнулась от него как от чумы. Глаза ее были полны ужаса. Тогда он отошел к стене, от былого бесстрастия не осталось и следа. Он был похож на смерть, лицо белее мела - слишком даже для вампира. Сейчас я понял то, что слышал от них не раз. Они не могли защитить ни меня, ни даже себя. Но теперь уже поздно.
- Так на чем мы остановились, Алекс? - спросил Данте, снова переключаясь на меня. Напряжение спало, в его глаза вернулась плавная печаль, он опять казался вполне дружелюбным. Я так и не понял, что так испугало Ноа и Рори.
- На том, что я убью того, кто виноват в смерти моей сестры.
- Никто и не сомневался. Пенни может гордиться таким братом, любой бы мог гордиться. И к нашему общему удовольствию, никого убивать не придется, потому что она вполне здорова. Перл могла бы и сказать, но она такая стерва…
У меня опять закружилась голова, и я опустился на пол рядом с кубиком, держась за него руками. Я не знал, плакать или смеяться, просто за это время мысль о смерти Пенни пустила во мне такие глубокие корни, что выкорчевать ее оказалось еще больнее, чем посадить.
Данте наблюдал за мной с пассивным интересом.
Едва справившись с трясущимися руками, я достал письмо. Он проворно спустился со своего трона и взял его.
- О боже, - сказал он, просмотрев текст, - да такие письма пишут все, кто переходит на более ответственный уровень работы в “Inferno”. Это придумка Перл. Я, честно говоря, не совсем понимаю, зачем, но это ее дело. И только поэтому ты похоронил сестру?
- Я… могу… ее… увидеть?
Мне было необыкновенно трудно выговорить это, словно перелезть через бархан, за которым оазис, такой похожий на мираж. И так много уже было этих миражей, что следующий может оказаться смертельным. Я умру не от жажды, а от отчаяния.
- Конечно. Сейчас она уехала, но будет дня через три. Тогда и увидитесь. Она на съемках в Австралии, проверяет, все ли там гладко. Пенни просто находка, у нее столько идей, что жизни не хватит воплотить их.
Последнее замечание вызвало у него усмешку, но я уже не обращал внимания ни на что.
- И можно будет забрать ее?
Он плавно обвел рукой вокруг:
- У меня тут что, тюрьма? Это киностудия, Алекс. Можешь увезти ее. Можешь оставить работать у меня. В конце концов, у нее наверняка есть собственное мнение на этот счет. Ей нравится, у нее получается, мы отлично ладим, но если оба вы сочтете нужным, я ее удерживать не имею права.
Мое тело потеряло вес, как от дозы ЛСД, внутренне я парил, чуть ли не касаясь макушкой потолка. Кажется, Данте все это чувствовал, потому что улыбался, и в улыбке почти не было грусти.
- София, принеси мистеру Бенедикту еще.
Следующий бокал я осушил залпом и оглянулся на моих “телохранителей”. Рори попыталась мне улыбнуться, но у нее это плохо получилось. Ноа вообще смотрел в пол, натянутый, как струна. Они явно чувствовали себя очень неуютно, в отличие от меня. Мне было хорошо.
Данте подошел и сел рядом со мной прямо на пол.
- Теперь скажи мне, сицилийский брат, каким образом ты собирался меня убить?
Я пожал плечами:
- Почему вас? Вы же не убили Пенни.
- А если бы убил?
- Тогда не знаю…
Он коротко засмеялся.
- Я так и думал. Ты заметил, что у меня нет охраны?
- Конечно, - я вспомнил охранника из другого офиса и поморщился.
-Хочешь, покажу тебе одну фишку? Ты поймешь, почему я экономлю на телохранителях.
Предварительно он запер дверь, и я снова занервничал.
- Это чтобы с аквариумом ничего не случилось, - пояснил он. - Моя Беатриче, - кажется, он говорил о рыбе, - пугает народ почище своры доберманов.
Вот это правда.
Данте остановился посреди комнаты. Я не сводил с него глаз, но ничего особенного не происходило. Он просто закрыл глаза и стал медленно вдыхать.
Краем глаза я увидел, как Рори все плотнее прижимает ладони к ушам. Я по-прежнему ничего не слышал, но чувствовал, что в глазах постепенно темнеет. Раздался тихий-тихий треск, и зеркало на стене быстро пошло мелкими змеистыми трещинами, они сливались, образуя странные рисунки-лабиринты. Тут Данте открыл глаза и резко выдохнул.
Зеркало взорвалось мельчайшими осколками, как в сказке Андерсена, Рори взвизгнула, но я этого уже почти не видел и не слышал. Я вырубился, сам того не заметив.
Очнулся я головой на руках Рори. Рядом сидел Данте. Несколько осколков впились в его лицо, расчертив его тонкими полосками крови, но ранки затягивались на глазах.
- Упс… простите, не рассчитал, - сказал он. - Обычно дальше трещин дело не идет. Повезло тебе - ни царапины.
И внезапно я понял, кого он мне так напоминает. Когда я поступил в университет, на одном этаже со мной жил мальчик со странным именем Элис Кидман. Он был тихий, симпатичный и очень вежливый. Я никогда не видел его разговаривающим с кем-либо из сокурсников, он не пропускал ни лекции, ни вечеринки, но всегда был один. И самое главное - никто не хотел жить с ним в одной комнате. Громилы факультета и забитые ботаники реагировали на него одинаково - обходили десятой дорогой, и при этом никому не могли объяснить причину своей неприязни к этому, как мне казалось, вполне располагающему к себе человеку. Первокурсники ли, “старички” ли - у всех, кому довелось прожить с Кидманом хотя бы несколько дней (рекорд был три месяца), при упоминании о нем начинали дрожать руки, и они как могли неуклюже меняли тему. Понятно, что в силу некоторых правил их отказывались переселять без внятной причины, и заканчивалось это по-разному: кто сбегал на квартиру, а кто и забирал документы.
Вышеупомянутые рекордные три месяца продержался мощный и довольно недалекий парень по имени Стэн (фамилии не помню), чемпион по футболу, который перевелся к нам на третьем курсе. Через несколько недель он впал в депрессию, стал пропускать лекции, редко появлялся в общежитии, на занятиях, потом на тренировках и, в конце концов, просто исчез. Спустя дней пять мы узнали, что он покончил с собой. А Элис Кидман существовал себе, как и раньше, и никто ни в чем не мог его упрекнуть.
Однажды в читалке я обыскался монографию про Джойса, когда внезапно увидел ее на столе Кидмана. Он медленно перелистывал страницы, зачем-то держа рядом с ними зеркало. Я бы в жизни к нему не подошел, но сроки сдачи реферата поджимали, и я решился.