- Что вы собираетесь делать? - спросил я, все еще держась на безопасном расстоянии.
- Я должна взять у вас анализ на VV.
- Почему вы?
- Потому что индикация происходит только при контакте с кожей, а очень мало людей согласится рисковать. Они даже ВИЧ боятся меньше. Заразить вас я не могу, так как, научно выражаясь, мы постоянно сохраняем цельность кожных покровов. Проще говоря, мелкие раны у меня заживают моментально.
Голос Рори был напряженным, если не сказать обиженным. А кем она себя воображала? Матерью-мать-ее-так-Терезой?
Она сделала осторожный шаг вперед и подняла опрокинутый мной стул. Должно быть, я уже начал к ней привыкать, она не казалась опасной, даже симпатичной, но… с ними никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Мне так казалось. Может, потому что считал все их гребаное племя виновным в смерти моей сестры. Может, потому что сегодня я столкнулся с ними впервые, и на первый взгляд они тоже не показались опасными. А также потому, что этот опыт мне абсолютно не понравился.
В конце концов, я скрепя сердце позволил ей подойти и прикоснуться к моей руке. Она сделала все очень быстро и умело - даже не знаю, вышло бы так хорошо, будь она человеком, или нет. Ее прикосновения были легкими и едва заметными, если бы я не наблюдал за ее руками во все глаза, мог и не заметить. Она взболтнула жидкость в пробирке и макнула в нее палец, испачканный моей кровью. Цвет жидкости остался прежним.
- Вы чисты, мистер Бенедикт, - сказала она.
- Спасибо за прекрасную новость, - огрызнулся я, но уже не так сердито. - А если бы нет? Что бы со мной сделали?
Она посмотрела на меня своими светлыми глазами, и я снова почувствовал холодок по спине. Ясно, что это древний инстинкт, обычная реакция потенциальной жертвы на присутствие хищника, но привыкать я не имел никакого желания.
- В таком случае закон предписывает позвонить в полицию, а они побеспокоятся, чтобы вы покинули город в течение двух-трех дней.
- Пока еще не превратился?
Она утвердительно кивнула. Я не успел и заметить, как на руке оказалась аккуратная повязка.
- А также если бы вы захотели, они нашли бы того, кто это сделал, и…
- Убили бы его?
- За что? Он же вас не убил. Просто выслали бы вместе с вами.
- Это идиотизм.
- Это порядок. И он себя оправдывает, поэтому в последнее время у меня не очень много работы. Можно даже сказать, мало. Можете быть свободны.
- Благодарю, - сказал я с издевкой и направился к двери, даже не намереваясь прощаться.
- Вы будете звонить в полицию? - спросила она мне в спину.
Я обернулся.
- Нет.
- Почему же?
- Я вам скажу. На самом деле я напал на эту тварь первым, и теперь вы как сознательная гражданка тоже можете позвонить. У вас есть хоть какой-то дух солидарности? Он ведь вашей породы.
Рори не стала ничего отвечать, отвернувшись от меня и складывая инструменты. Наверное, приняла “тварь” и на свой счет. Я хотел еще съязвить напоследок, но раздумал. Черт побери, я не должен был чувствовать себя виноватым перед ней, но… что-то такое было. Кажется, она немного пошатнула мои установившиеся представления о чудовищах, хотя они были так расплывчаты. В любом случае - в этом городе странные порядки, и следовало бы разузнать все получше прежде чем действовать.
Но кто может упрекнуть меня?
*
АЛЕКС И ПЕННИ (1)
Мои родители и отец Пенелопы были военными журналистами, а мать ее умерла уже давно. Они работали вместе и буквально не вылезали из горячих точек. Для нас с Пенни с детства это было привычно, мы ужасно гордились ими и всем показывали фотографии неразлучной троицы со счастливыми лицами - часто закопченными, оцарапанными, заляпанными мазутом, а иногда и кровью. Палестина, Кувейт, Босния… мы без запинки могли рассказать, какое там положение, что вообще происходит и какие из этого следует делать выводы. Именно поэтому мы вначале твердо решили стать репортерами. Только жизнь решила по-своему. В один прекрасный день имена наших родителей узнал весь мир: вертолет со съемочной группой был сбит где-то в районе Газы. Его покореженные останки нашли только через неделю. Мне тогда было четырнадцать лет, Пенни - двенадцать. Отлично помню, как сам глава канала Джо Стерн, близкий друг наших семей - нашей семьи - пришел к нам, чтобы сообщить об этом. Мы открыли дверь, перемазанные джемом - пекли пирог к возвращению родителей. Увидев нас в таком виде, он вдруг заплакал. Потом сказал: “Алекс, дружище… Джим и Эсперанца…” и снова долго не мог произнести ни слова. Но мы все поняли и так. Никто из нас не мог позволить себе истерику - слишком нуждались в поддержке оба. Мы остались совсем одни. И только держа друг друга, держались сами.
Тело Коннора Уэйна не нашли. Помню, как Пенни, спокойная, хоть и бледная до синевы, поправляла сочувствующих: “Я не сирота. У меня есть папа и Алекс”. Она до последнего верила, что отец выжил, пока еще через неделю в пустыне не обнаружили труп, вернее то, что от него осталось. Его опознали. Получив все возможные подтверждения, Пенни обняла меня своими тонкими ручонками так крепко, как только смогла, и сказала: “Теперь у меня остался только ты”.
Дядя Джо стал нашим опекуном. Денег было достаточно, я поступил в хороший колледж, Пенни тоже. Мы звонили друг другу каждый день и все выходные проводили вместе. Когда наши однокурсники разбивались по парочкам, мы были странным исключением. Действительно странно - смуглый черноволосый парень латинского типажа и белокожая голубоглазая красавица с шикарными почти красными волосами, утверждающие, что они брат и сестра. Мы плевать хотели на сплетни и, в конце концов, перевоспитали общественность. Все смирились и называли нас двойной фамилией - Бенедикт-Уэйн.
Вернувшись в гостиницу, я снова - в какой только раз - достал письмо Пенни. Ее предсмертное письмо. Я читал его миллион раз, так, что оно почти превратилось в лохмотья, но сейчас хотел прочитать миллион первый.
Милый Алекс!
Трудно правильно подобрать слова, чтобы передать тебе мое сообщение. Буду банальной - когда это письмо окажется в твоих руках, меня уже не станет в твоей жизни. И я категорически запрещаю из-за меня переживать.
Очень люблю тебя.
Пенни.
Я глубоко вдохнул. Алекс Бенедикт приехал в Филадельфию с твердой уверенностью, что выяснит, кто или что принудило Пенни к этому поступку. Но теперь я не знал, что и предпринять. В “Inferno” мне путь заказан. В городе я никого не знаю. К тому же что-то подсказывало мне, что к властям обращаться бесполезно, слишком необычные порядки в этом городе.
Чикаго, а потом и Филадельфия, уже много лет имели специальный статус, установленный еще давным-давно Гарри Диллоном, бывшим тогда мэром Чикаго. Это касалось отношения к вампирам. В Бостоне был введен комендантский час, который сразу же прозвали “Бизнес-ланчем”. Противоположной крайностью был Нью-Йорк и примкнувшие к нему, где после бойни на Стадионе вампиров одно время методично истребляли, как разносчиков смертельной заразы - тараканов и крыс, ни в коем случае не признавая наличия разума. Какой, в самом деле, может быть разум у чумной крысы? Так сохранилось и по сей день. В Чикаго же не-мертвым была предоставлена свобода передвижения и масса бесплатных донорских пунктов по всему городу, однако ни о владении собственностью, ни о правах речи быть не могло. Во всяком случае, все так думают…