Когда вечером неспешно явился дьявол, Заххак взмолился об исцелении. «Другмой, единственный способ обрести покой, — сказал ему дьявол, — это успокоить их пищей. А корм простой: человеческий мозг».
Заххак приказал своим слугам на следующее утро доставить ему двух юношей. Их убили, раскололи черепа и вычерпали мозг, чтоб накормить змей. Потом изуродованные тела отдали семьям для погребения. На следующее утро то же зло повторилось, и на следующее. Каждый день самые разумные и многообещающие юноши вырывались из их семей и приносились в жертву трону. Мало-помалу были истреблены лучшие умы страны, а зло порождало новое зло.
В самом начале лета Исмаил наконец объявился на подступах к Казвину. Разбив стоянку и натянув расшитые пологи, разложив мягкие шелковые ковры, он со своими людьми дожидался, пока звездочеты не сообщат ему о наиболее благоприятном дне для входа в столицу. В тюрьме он годами изучал звезды и не покидал шатра, пока предсказания не стали благоприятными. Пери была довольна, что он проявлял такую осторожность, но я втайне надеялся, что звезды поторопятся.
К тому времени Пери справилась со многим. Убийства в городе прекратились, торговцы открыли базар. Дворец отремонтировали, следы вторжения были почти незаметны. Вельможи усердно трудились на своих постах. Пери продолжала собирать их по утрам, и теперь они беспрекословно подчинялись ей. Шокролло наконец предоставил отчет казначейства и отпустил требуемые для честной работы суммы. Оставалось сделать многое, но Пери добилась, чтоб Исмаил не унаследовал хаос.
Пери отправила меня в лагерь своего брата с приветственным письмом и подарком — астролябией тонкой работы, инкрустированной серебром. Жарким утром я поскакал туда на одном из шахских скакунов, надеясь увидеть будущего шаха, чтоб рассказать потом, как он выглядит, и, может быть, услышать от него доброе слово для Пери. Лагерь был огромен, множество людей привезли туда свои дары, так что было уже поздно, когда астролябию приняли и занесли в списки, и я поехал обратно с пустыми руками.
Пятнадцать дней спустя звездочеты наконец определили, что расположение светил благоприятно, и Исмаил назначил на следующее утро отбытие в Казвин. У нас появилось множество забот. Я собрался к Пери после полуденной трапезы, чтоб помочь расписать план его встречи, и был удивлен, когда меня провели в одну из ее собственных комнат рядом со спальней.
Я ожидал чего-то похожего на ее строгие приемные и рабочие залы, но тут были ковры цвета персика, огромные бархатные подушки, а вся стена была расписана фреской, где легендарная Ширин купается в реке и высокие груди ее словно гранаты; Ширин входила в воду так томно, что мне казалось, она зовет меня на свои белоснежные бедра, и я отвернулся в смятении.
Раздался смех Пери — громкий, искренний и такой редкий, что казался незнакомым. Она крикнула:
— Иди сюда, Джавахир! Мне нужна твоя помощь в важном государственном деле.
Они с Марьям сидели на одной подушке, а любимая придворная Пери, Азар-хатун, рылась в сундуке.
Азар вытащила из сундука ярко-алое платье и подняла его, чтоб нам было видно, а ее прелестное лицо замерло от удовольствия.
— Одно из моих любимых, — сказала Пери, дотрагиваясь до плотного шелка.
На нем был выткан молодой вельможа в цветущем саду: на его руке сидел сокол. Перья сокола повторяли в рисунке складки тюрбана юноши, создавая чудесное единство между птицей и человеком. Такая любовь была бы счастьем любому из людей.
— В самый раз для шаха! — воскликнула Марьям.
— Да, но слишком яркое для первой встречи с моим братом, — отвечала Пери. — Ведь я еще в трауре.
Азар вытянула другое облачение — с повторяющимся узором из оранжевых маков и нежных голубок. Нити, крученные с золотом, наполняли платье сиянием, когда на него падал солнечный свет.
— Ба-а, ба-а, вот это прекрасно, — сказала Марьям, и ее медового цвета глаза сверкнули.
Марьям была одной из десятков хорошеньких деревенских девочек, взятых во дворец служить шаху Тахмаспу, но становившихся прислужницами знатных дам, если он не высказывал желания разделить с ними ложе. Семье, наверное, доставалась взамен коза или немного денег.
Пери взяла у Азар платье и приложила его к Марьям, растянув широкие рукава по ее рукам. Золотые волосы Марьям рассыпались по золоту платья и будто слились с ним в одно.
— Голубка с хорошеньким личиком напоминает о тебе, — поддразнила ее Пери. — Можешь забрать его себе.
Глаза Марьям расширились от недоверия. Ее повседневная одежда была милой, но ничто не могло сравниться с прелестью одежды шахской дочери. Она прижала платье к груди и погладила рукав кончиками пальцев.
— Мягче кожи… — сказала она, и Пери улыбнулась.
— Мне нужно самое темное платье, — велела Пери Азар, которая послушно запустила обе руки в сундук, хотя ее рот выгнулся обидой.
Через некоторое время она вытянула темно-коричневое платье из шелковой тафты, его поверхность словно бы мерцала. Пери погладила платье кончиками пальцев.
— Потрогай это, — сказала она Марьям, и та потянулась ощупать шелк.
— Кто соткал его? — спросила прислужница.
— Глава гильдии, лучший ткач тафты мастер Борзу.
Его шелка даже венецианцы признавали более тонкими, чем любые из производимых в их городе. Я бережно держал платье. Нежное настолько, что его можно было сложить в пригоршню, однако при этом для взгляда пышное, как бархат. Тонкий узор из золотых парчовых пионов, казалось, раскачивавшихся под легким ветерком. Белые розы тянулись по бледно-оранжевой кайме, края которой были затканы полосками коричневого, оранжевого и голубого.
Марьям упрашивала ее примерить, и Азар опустила платье по вытянутым рукам Пери. Оно облегло ее лиф и скользнуло к тонкой талии, затем, расширяясь, сладостно поплыло по ее ногам. Коричневый цвет сделал ее черные волосы ярче, чем обычно, а щеки словно зарумянились.
— Просто царственно! — восхитилась Марьям.
Я смотрел на Пери и испытывал странное чувство, будто вижу покойного шаха.
— Вы прямо портрет вашего отца, — вырвалось у меня.
Для другой женщины это вряд ли было бы похвалой, но Пери улыбнулась в ответ.
— Теперь мне нужно помочь подобрать к нему остальные уборы. Марьям, у тебя самый лучший глаз на это.
Марьям нагнулась над другим сундуком и отобрала бледно-голубой камзол, бежевые шальвары с вышитыми вокруг щиколоток цветами, шелковый шарф с золотыми, оранжевыми и бежевыми полосами и нитку темных рубинов и жемчуга — Пери на лоб. Тут же Пери велела Азар убрать прочие наряды, которые та сложила и убрала так бережно, словно это были драгоценные камни. Затем Пери послала за чаем, фруктами в сахаре и за своей шкатулкой с серьгами. Масуд Али принес медное блюдо с маленькими печеньями из нута, испеченными в форме клеверного листа, и круглыми ореховыми пирожными, заставившими меня сладостно вспомнить о Хадидже.
Марьям положила себе в чай поразительно много сахара. Только придворные могли быть так расточительны с этим дорогим лакомством.
— Ваш брат будет рад увидеть вас в этих дивных одеждах, — сказала она.
— Надеюсь, он меня узнает. Мне было восемь, когда его услали.
Пери наблюдала за Марьям, перебиравшей ее серьги; глаза девушки вспыхивали от удовольствия, когда ей попадалась особенно красивая пара. Марьям оглянулась, заметив, что мы смотрим, и улыбка тронула ее губы.
— Что вы о нем помните?
Пери поставила свой стаканчик, исходивший паром, и ответила:
— Он всегда был в хорошем настроении, его громкий хохот был слышен от одного конца двора до другого. Мое сердце вздрагивало при мысли о встрече с ним.
— Как часто он приезжал?
— Часто, — тихо сказала Пери. — Он дал мне первые уроки стрельбы из лука. Он даже стоял позади меня и помогал мне натягивать лук. Ему проще было разрешить мастерам-лучникам наставлять меня, но он знал, что я его обожала. Когда он отправился в поход, я занималась каждый день. Мне нравилось воображать, как я скачу рядом с ним, выпускаю стрелы и поражаю мишени. — Она коротко улыбнулась. — Я хотела быть такой, как он.