— Значит, ты все равно джинния!
— Нет, не так. Я дающая задания.
— Чего ты потребуешь?
— Очень простой вещи. Но не скажу, пока ты не согласишься выполнить ее.
— А какова цель? — спросил он.
— Прекратить убийства во дворце.
Наступило долгое молчание.
— Значит, дело грязное.
— Особенное дело, требующее человека, достойного доверия, такого как ты.
— Почему я?
— Я думаю, ты ценишь справедливость.
— Справедливость? Вот уж никогда бы так о себе не подумал.
— Как и многие из нас, пока нас не призовут совершить нечто крайне важное.
Ему было неуютно.
— Я же просто обычный слуга.
— Именно это нам и нужно. Я слышала, что ты верно служил Гаухар и Ибрагиму много лет.
— Так. Мне ее очень жаль сейчас.
— И мне. Чем ты занимаешься во дворце?
— Доставкой.
— Чего?
— В основном еды.
— Тебе нравится там работать?
Он помолчал.
— Я уже привык.
— Что изменилось?
— Дворец стал местом страха, — сказал он. — Сегодня человек вознесен, назавтра голова его выставлена на колу за Тегеранскими воротами. В этом нет разума.
— Потому-то мы так и озабочены, — сказала Пери.
— Если ваше дело — чистая справедливость, почему же вы платите?
— Мы понимаем, как ты рискуешь. Мы сделали бы это сами, но нам не попасть туда, куда можешь ты.
Он глубоко вздохнул:
— Кого вы хотите убрать?
— Я скажу тебе все, что нужно, если ты возьмешься за мое поручение. Если нет — наш разговор окончен. Что ты решил?
— Зависит от того, как вы меня защитите.
— Совершив то, что нам требуется, ты получишь эти монеты и будешь выведен наружу, где тебя будет ждать конь. Ты ускачешь в далекий город и заживешь там как богач.
— Я бы лучше остался в Казвине.
— Нельзя. Это опасно для всех нас.
— Откуда я знаю, что вы не отвернетесь от меня? Не обвините меня в том, что пытались сделать сами?
— Даю тебе слово.
— Почему я должен ему верить?
— В моих жилах течет царская кровь. Этого довольно?
— Нет, если ты этого не можешь доказать.
— Что тебя удовлетворит?
— Лишь одно: мне надо тебя видеть.
— И с чего мне верить, что ты меня не выдашь?
— Даю тебе слово.
Пери засмеялась:
— Этого мало.
— Но я этого хочу, — сказал он. — Покажи мне свое лицо, докажи, кто ты, и я сделаю то, о чем ты просишь.
— Не делай этого, — шепнул я Пери.
Если он сможет назвать ее и предаст нас или будет схвачен, ему поверят.
Пренебрегая своей безопасностью, Пери подняла пичех и открыла лицо. Темные глаза ее виднелись в лунном свете, проникавшем в домик. Капля бирюзы, оправленной в золото, сверкнула на ее лбу. Серебряные нити мерцали, будто она была призраком. Она была бесстрашна, и мое сердце в этот миг рвалось на части.
— Когда ты совершишь то, что я повелеваю, знай, что сделал ты это по приказу царевны, для которой прежде всего благополучие ее династии.
Он безмолвствовал, глядя на нее.
— У нас нет времени, — сказал я. — Ты поможешь нам или нет?
Он последний раз взглянул на рассыпанные монеты, словно закончив подсчеты. Могу вообразить, о чем он думал: ему никогда больше не придется работать, он будет жить без забот. Я завидовал ему.
— Что мне сделать?
— Когда мы позовем тебя, ты придешь сюда и заберешь коробку. Ты доставишь ее в место за пределами гарема и вернешься сюда. Тут ты получишь свои деньги и будешь выведен из дворца. Ведь это просто?
— Убить человека вообще просто.
— Верно.
Наступило долгое молчание. Теперь обратного хода не было.
— Когда придет время, я позову тебя, — сказал я.
— Не так быстро. Я хочу половину денег сейчас, а вторую — когда вернусь, доставив вашу вещь.
— Нет, — сказал я. — Половину — когда заберешь коробку, и половину — когда вернешься.
— Идет.
— Да будет с вами Бог! — сказал он, и я наблюдал, как он исчезает во мраке.
Потом я собрал монеты в холщовый мешок. Когда Фарид-ага был уже так далеко, что не смог бы ничего увидеть или услышать, я тихо поднял плиту, спустился в ход и оставил деньги там. Под мешком я поместил шахскую коробочку, выложенную слоновой костью, которую раньше прятал в своей комнате. Мы были почти готовы.
Когда через несколько дней меня разбудила музыка, я решил, что это сон. Похоже было, что музыканты надрываются от радости. Как давно я слышал последний раз во дворце эти звуки ликования? Было еще рано, однако Баламани уже ушел. Масуд Али постучался и отворил дверь, одетый в новый синий халат. Завиток непокорных кудрей выбился из-под его тюрбана, словно вестник дивных новостей.
— Весь дворец ликует. У шаха наследник!
— Морковка моя, ты уверен, что для меня нет никаких плохих известий? — поддразнил я его. — Где же мрачные тучи, вечно собирающиеся над твоей юной головкой?
Довольный, что не надо спешить навстречу трудностям, я повалился обратно на тюфяк.
— Сегодня ничего, кроме ясного неба, — ответил он. — Разве что вы заставите меня отыскать вам пару грозовых облаков…
Я лягнул воздух и обозвал его шайтаном, что его насмешило.
— Как назвали дитя?
— Шоджаэдин Мохаммад. Свет вселенной наградил вестника почетным шелковым халатом. Будет большое торжество, пригласили всех горожан праздновать и отмечать шахское счастье на Выгуле шахских скакунов.
Он подождал, а его черные глаза бегали.
— А можно мы тоже отметим — сыграем в нарды? Думаю, я смогу вас побить.
Я засмеялся:
— Конечно. Но только сначала скажи: как там Махасти?
— Здорова и уже принимает посетителей из числа родных.
Даже будучи рабыней, Махасти нынче обязательно получит лучшие покои, больше слуг и наверняка свободу и предложение постоянного брака от шаха. Я мог лишь воображать, что чувствуют сейчас Хадидже и другие жены, когда она преуспела в том, чтобы подарить ему его первого сына.
— А Пери знает? — спросил я.
— Она только что отбыла навестить Махасти.
— Тогда быстро готовь доску, пока я встаю.
Мы сыграли, и впервые мне приходилось тщательно обдумывать каждый ход. Масуд Али передвигал свои шашки умело и храбро; хоть он и не выиграл, но искра в его глазах выдавала уверенность в близкой победе.
— Машалла! — сказал я и вознаградил его большим куском халвы.
Пока он жевал, я рассказал ему еще часть истории о Заххаке и Каве. Когда он услышал, как Каве встал против жестокого правителя, растоптал его бумагу и поднял свой флаг — кожаный фартук, — его глаза недоверчиво расширились.
— Какой храбрый!
— Особенно потому, что Каве даже не дотронулся до оружия, — только сила собственного духа и правда собственных слов.
— Ух!..
— Но муж, решившийся на такое противостояние, должен верить в него всей душой, всем сердцем. Только так он одолеет своего врага.
— Всей душой, всем сердцем, — как эхо, повторил Масуд Али.
Было уже поздно. Я отослал Масуда заниматься делами и пошел к Пери узнать, как ее встреча.
— Чудный малыш с могучими легкими, — азартно сообщила она мне. — Я видела в его глазках своего отца.
— А Махасти?
— Как все юные матери, она выглядит словно одурманенная. Я попыталась расспросить ее о шахе, но она была так занята младенцем, что, думаю, и собственного отца имя позабыла.
Мы оба расхохотались.
— Как Куденет?
— Полна зависти. Ей самой хотелось быть матерью первого сына. К тому же она раздражена тем, что шах больше не приходит к ней так часто, как раньше.
— Я полагаю, что ему теперь хочется быть с Махасти.
— Не думаю. Махасти обмолвилась, что он больше не придет к ней на всю ночь, пока ребенок не начнет спать до утра.