Прогуливаясь по открытому пространству недалеко от порта, он почти ненароком увидел на возвышенности дом необычной внешности на фоне жёлтого уступа, освещённого лучами садящегося солнца. Тот выделялся индивидуальностью не только характером, непохожим на здешний традиционный вид, но и выдающимся архитектурным обликом во всех отношениях. Тонкая плоская кровля с большим напуском опиралась на изящные столбики различной толщины, а всё пространство между ними было заполнено стеклом, соблюдая неукоснительно отточенные гармоничные пропорции, свойственные античной классике. Похоже, несущим стенам там нет места быть. Отражённый от горного уступа жёлтый свет пронзал стеклянные стены насквозь и сливался с отражённым светом от самих стёкол, создавая независимое, будто внутреннее свечение необычного дома. «Фантастический здешний Баухаус», – молвил про себя немецкий архитектор. Попутно мелькнула у него в голове ассоциация с давним происшествием, когда он прогуливался по Синему мосту в столице России, и, отвернувшись от собственной постройки на углу Большой Морской улицы, зажмурил глаза при падении на них низких лучей солнца сквозь арку колокольни Вознесенской церкви, очерчивая большой праздничный колокол. Тогда случился для него будто некий знак с небес, и сегодня его посетило похожее чувство. Знак влёк его к себе, а он не смог удержаться от навязчивого желания посетить тот небольшой особняк. Немного запыхавшись после подъёма, и заметив, что дом стоит на массивном цокольном этаже, вклиненным в земляной уклон, немецкий зодчий остановился перед входом, придумывая повод для посещения частного владения. Вышел бородатый человек в ситцевой рубахе навыпуск, повязанной верёвочкой на поясе. Лицо его сияло многократным отражением солнечных лучей от светлого уступа горы, от стёкол и от неясно чего дополнительного. Посетитель стеснительно улыбнулся и повёл рукой вдоль здания. Хотел что-то сказать по-немецки, но осознал, что его не поймут. Человек тоже улыбнулся и вымолвил:
– Милости просим.
Людвиг сначала удивился, услышав русскую речь, но мгновенно вспомнил несколько русских слов, выученных им за год строительства германского посольства в России, и ответил:
– Это есть очень хорошо.
– Пожалуйста, прошу, – сказал человек и протянул ему руку со словами, – Тимофей Васильевич Лавренов.
– Людвиг Мис… Людвиг… – ответил пришелец, а подумав, добавил, – Якоблевич.
– Немец, значит. – Неожиданно для Тимофея вдруг из памяти возникли сначала едва уловимые, затем вполне ясные образы. Баку, неоготика, Телефонная улица, немецкая кирха, звуки органа, немецкий дух. И его давнишняя девочка, застывшая рядом с кирхой. Рисунок её незабываемого профиля всё приближался и приближался. Затем лицо развернулось «анфас» и застыло внутри его взора. Состоялась тесная внепространственная близость. Она заполняла его дыхание. А, может быть, и заменяла…
– Я, я, немец. Архитект. Ви тоже есть архитект?
– Возможно… – Тимофей дышал эдак широко, будто крылья какие поднимал и опускал. Крепко зажмурил и вновь открыл глаза, но образ его девочки лишь проявился ещё яснее, занимая теперь всё видимое и невидимое, словно закутанное в неосязаемую вечность… – Строитель я. Избушку эту сам возвёл. – Он отвёл взгляд и руку к стеклянной стене дома, и видение отвелось туда же…
– Избушщка? А проект?
– Ну да, дом, значит. И проект мой. Могу бумаги показать. – Он теперь смотрел на гостя, даже пристально смотрел, будто хотел хорошенько его запомнить, не зная, почему. Черты его лица тоже будто расширялись, образовывали некий многосложный антураж, на фоне которого память продолжала рисовать черты своей бакинской девочки в мельчайших деталях…
– Дом, дом. Понимай. Проект понимай. Ин Петербург мой строить дом. Проект нихт мой, а стройка майн.
– Коллеги, значит. – Тимофей снова и снова глядел на гостя с предельным вниманием, словно на некоего проводника явившегося внепространственного видения…
– Я, я, есть коллеги, – Людвиг Якоблевич ещё раз пожал руку Тимофею Васильевичу, но покрепче, с возникшим внезапно чувством уважения.
На этом диалог закончился. Хозяин пригласительным жестом указал открытой ладонью на вход в дом, собираясь угостить его чаем с кизиловым вареньем да «молоканской капустой». И ещё, пожалуй, поставить на новенький проигрыватель только что купленную новую пластинку с записью замечательного пианиста Генриха Нейгауза, как-никак соплеменника его. Но нежданный гость отрицательно покачал головой, медленно обошёл здание вокруг, цокая языком, остановился.