– Лудвиг Миес. Ага. Людвиг Якоблевич, – вымолвил Тимофей Васильевич почему-то шёпотом. – Что он мне тогда сказал? Помню. О своих делах в нашей столице. Проект не его, а стройка его. Похоже. Похоже на такие дела… впрочем… будем считать это чистым совпадением.
Пока Сталин медлил с решением относительно ввода войск в Балтию, план Барба-фуоко созрел. Политики Эстонии, Латвии и Литвы отозвали свои просьбы. Сталин выдал мощный выдох, но было непонятно, с облегчением или с отчаянием. Что немцы там вклинились в экономическую деятельность, доступно узнать не только в сводках разведки, но и из открытых источников. И очевидными стали плоды в виде, так сказать, роста благосостояния населения. К тому же пали к ногам новой империи все страны Атлантического побережья. Одни англичане пока устояли. На востоке японцы отхватили Корею и значительную часть Китая. Всё предвещало скорое нападение на Россию с двух сторон. Для Сталина создавалась безвыходная ситуация. «Надо жениться на Англии, – думал он, надевая на себя личину Иоанна Четвёртого, а на Англию – её тогдашнюю королеву Елизавету. – У Грозного не получилось, а у меня получится. Потому что Америка поддержит. Во времена Иоанна Америки не существовало». Он помнил, как Соединённые Штаты надавили на Англию в делах становления еврейской автономии. Молотов слетал в Вашингтон и в Лондон. Там начали понимать, что нужно сколачивать некое подобие Антанты. А у западных границ России, от Восточной Пруссии до Болгарии уже скопилось интернациональное полчище. Итальянский флот занял подступы к берегам восточного Средиземноморья. Собственный местный флот пока слаб, а пополнение его недоступно из-за итальянцев. Сталин задумывал перевести правительство в Москву, подальше от линии готовящегося нападения. Но, увидев аналогию с наполеоновским нашествием, отмёл эту думу за ненадобностью. Балтия и Финляндия союзниками немцев пока не напрашивались, люфт у города есть. Ясно, что фронт будет нацелен на Москву. Им не надо завоёвывать Столицу, им необходимо взятие сердца страны. Значит, главная задача – максимально укрепить центральное направление. Ему внезапно пришло на память одно из личных юношеских стихотворений:
"Как ты радуешь, Родина,
Красоты своей радугой,
Так и каждый работою
Должен Родину радовать".
Надобно заметить, что, следуя делам Державина, Грибоедова и Тютчева, он всегда оставался верным слугой поэзии, совмещая высокое занятие искусством с высокой государственной службой. И если юношеские вирши он писал на грузинском, то позже перекинулся на русский, постоянно совершенствуясь. Вышли в свет несколько сборников стихов, а также большая поэма. Все под псевдонимом Коба. Его перевели на несколько иностранных языков, в том числе, на английский и немецкий. «Да, – молвил человек, отождествляющий себя с Родиной, – сейчас надо работать на Родину, как лично на себя». Тем временем, Англия, поняв, что с падением России ей уготована участь пищи для Рейха, приняла союзнические обязательства и мгновенно отозвала наложенные на Россию санкции, пока отодвинув за небытие зависть и досаду. Она мобилизовала все свои колонии, собрав многочисленную армию. Соединённые Штаты, вслед за Англией, убедились в том, что после объединения сил почти всех стран Европы под эгидой Германии, да вместе с Японией, и, не дай Бог, прибрав к рукам целиком Россию, – непременно их союз усилится до такой степени, что Штатам придётся воевать на собственной территории. Пришло согласие неограниченно поставлять военную технику и провиант в Россию. И – началось.
Дядьке-Тимофею полюбилось путешествовать по Средиземному морю. Каждый год он прохаживался либо по его европейским берегам, большей частью гористым и лесистым, либо по африканским, преимущественно пологим и пустынным. Бывало, проделывал эдакие зигзаги между континентами, ощущая контрастную непохожесть ландшафтов. Что касается обитающих там и там людей, то меж их нравами он не находил вообще ничего общего. Но к нему, как ни странно, всюду в городах обращались на местном языке, выспрашивая что-либо из надобности, по-видимому, считая его настоящим земляком. Так он, соответственно, сходил за албанца, югослава, итальянца, француза, испанца, и даже за араба. Возможно, его исключительная чуткость к окружению, улавливая с ним некий резонанс, способствовала соответственному выражению некоторых черт лица. Будто невидимая местная печать ложилась на него. Благодаря такому обстоятельству, там-сям он успевал поделывать что-нибудь, за что получал небольшие деньги. На скромную жизнь путешественнику хватало.