– Мой огород, – сказал хозяин владения, – сейчас наберём снеди. Отобедаем.
Он живо сорвал всякую зелень. Стручки, листья, корешки. Укладывал снедь в подол длинной до пят рубахи. Срубил и кочан молодой капусты. Затем ухватил гостя за талию и впихнул его в пещерку. Там стоял каменный стол, подле него – два каменных стула. Небольшое возвышение, устланное войлоком. В глубине виднелись книги. В стопках и врассыпную. В углу блеснула маленькая иконка.
– Я знаю, что ты идёшь в Палестину. Куда же здесь ещё идти? – обладатель маленького оазиса уложил еду на столе, извлек из ниши тонкую лепёшку, медный кувшин, два стеклянных стакана, – ты садись, садись, – говорил он, деля лепёшку пополам.
Дядька-Тимофей молча сел на тёсанный каменный стул. Затем вскочил, кинулся к тележке и принялся доставать из неё припасы, закупленные возле Суэцкого канала.
– Ношу свою занеси, но ничего оттуда не вынимай – остановил его единственный обитатель оазиса, – там у тебя походная пища. Вот и употребишь её в путешествии. До ближайшего поселения ещё два дня ходу. Или целых пять. Зависит от выносливости в ходьбе. Там как раз будет тебе Палестина.
Дядька-Тимофей подчинился, выдавая неловкость из-за того, что не мог отыскать слов для начала хотя бы маломальской беседы. Только вздохнул и закатил глаза. При этом назвался:
– Тимофей.
– Ты знаешь моё имя? – вопросил хозяин?
– Значит, мы оба Тимофеи, – сходу и с весёлостью в голосе догадался гость.
– Значит, – согласился тёзка. – Почитатели Бога.
Неловкость исчезла. Взамен явилась расположенность к диалогу. Путешественник поведал о себе, добавив, что немец напал на его отечество.
– Ты, я вижу, отшельник, – заключил он.
– Угадал. Схимник.
И они принялись за еду. А в кувшине оказался гранатовый сок.
– Откуда, спрашиваешь? – молвил отшельник, разливая напиток по стаканам, – я ведь тоже хожу иногда в Палестину. Сок и мука оттуда.
– А язык? Откуда знаешь наш язык?
– Мне знакомы многие языки. Сам же я потомственный египтянин без единой помеси. Родом из Александрии.
– Был я там дней десять назад. А живу в Александрии Малой, что отвоевал у турок.
– Правильно сделал. А нынче, говоришь, опять война.
– Опять.
– Ты вот что. Дело к вечеру. Заночуешь у меня.
– Спасибо. А не тесно будет?
– В тесноте, да не в обиде. Так ведь у вас говорят?
– Хе-хе.
И они замолчали. Наверно, берегли слова для долгой беседы перед сном. И та состоялась. Да затянулась настолько, что Дядька-Тимофей засиделся в гостях ещё несколько дней.
В Малой Александрии шла мобилизация. Турки, почуяв возможность взять реванш и лелея на обязательное содействие почти всей европейской коалиции во главе с Адольфом Шикльгрубером, возымели наглость начать обстрелы предместий. Иван Павлович сам явился в военкомат вместе с грузовиком. Его назначили перевозчиком боеприпасов на передовую. Тимофея Павловича оставили в тылу, поскольку он занимал ответственную должность на стратегическом объекте. Но здешние боевые действия оказались недолгими. Турецкие власти ввели у себя нейтралитет. На всякий случай. Там видно будет, чья возьмёт. А когда возьмёт, встанем на сторону сильного. Так Ивана Павловича эшелонировали в Восточную Пруссию отбивать наступление немцев. Тем временем фронт слишком быстро углублялся в тело России. Балтия мгновенно согласилась быть союзницей немцев. Финны отважились на захват утраченной Выборгской губернии, пропуская сквозь себя немецкие полчища. Те, возымев ожидаемое подспорье, успешно продвигались к Столице с юга и севера. Но Сталин не думал эвакуировать правительство вместе с собой. «Отстоим Столицу Петра Великого! Никогда в неё не ступал чужой сапог. И не ступит». Нашествие Вермахта продолжалось, и, спустя два с половиной месяца после начала войны, Столица была взята в кольцо блокады. Все газеты мира на первой полосе выложили два гигантских слова «Сталин окружён». Адольф Шикльгрубер вновь жёстко потирал сухие ладони до испускания искр. И вновь попутно у него заискрились глаза, да всё тело наэлектризовалось, озаряя себя сплошными сполохами. Он глянул в зеркало, что будто способно отражать его собственную судьбу, и закачал головой в знак удовольствия. Вокруг подбородка немедленно замигали многочисленные огоньки.
Затянувшаяся беседа между Дядькой-Тимофеем и пустынным отшельником, наполнялась многими смыслами.
– Эта война, о которой ты мне сказал, будет очень тяжёлой и долгой для всех, особенно для твоего отечества.