Так и было почти с самого начала – она играла с ним, он любил. Ей везло в игре, а он привык проигрывать ей. Дис вела во всем. На руках у нее всегда были козыри драконьей масти, а самый главный – ее самообладание. Самодостаточность.
- Я сестра узбада. Ты его клинок. Я – вдова. Ты не был женат. У меня есть дети. Ты… ты видишь, как мы далеки от того, чтобы быть вместе без риска для чести Торина? – холодно озвучила она однажды – хоть Двалин и не спрашивал ни о чем.
- Я не дам вида, - жалко оправдался он, хмурясь, поджимая губы – как бы размышляя над ее словами, но заранее согласный на любые условия. Дис знала это.
- Хорошо, если так.
Если бы она была такой, как другие! Если бы он тоже был вдов, ну или она… или как… как так вышло, что Двалин привык говорить – «наши дети» про Фили и Кили, и никто, ну вот никто его не останавливал и не поправлял? Сложно упрекнуть в чем-то столь прославленного воина, даже если он своими словами невольно присваивает себе чужих сыновей. А другого отца дети Дис не знали. Вроде жили в одном доме. Ели за одним столом. Все общее: одежда, быт, распорядок дня, проблемы и маленькие радости. И все равно, между ними навсегда проклятая честь рода, тесные коридоры и темные углы, и ненавистная нищета.
Двалин хотел помочь – и не мог. Хотел работать, как все – но получалось так себе. Не так. Если бы не нужно было есть и спать. Но приходилось; и больно было видеть, что в растрепанной прическе Дис ранняя седина, и скорбная морщинка между глаз и в уголке губ, и вечно красные глаза от недосыпа, от мыльного камня, от бесконечной стирки и штопки. И руки почти всегда в порезах, царапинах и мозолях: кухня, огород, нудная повседневная работа, неблагодарная и все время повторяющаяся.
Кусок не лез в горло, когда Двалин думал, какой ценой он достался. Ценой ее красных глаз, ее недосмотренных сладких снов, ее уставшей спины. Было бы все иначе. Была бы она другой, и не пришлось бы прятаться по углам, и соединяться, не раздеваясь, второпях, на бегу. Только чтобы хоть как-то почувствовать себя еще живыми. Он бы запер ее в спальне, не давал бы трудиться, умер бы – но сберег ее.
Помогали вино и эль, и все чаще Двалин прибегал к этим испытанным средствам. И все чаще являлся к ней под хмельком, зная, что она этого не любит, но уже и не прогонит, раз пришел. Это его и довело до того длительного загула, из-за которого Дис ему отказала.
Не поверил. Полез, получил сковородой, и сразу – с размаху и всерьез, без шуток. Озлился. По пьяному делу мстил – блевал в коридоре, рвал рубашку, заплетающимся языком пел гадкие песенки. Разбил окно, с настоящим стеклом. Научил маленького Кили материться, что тот радостно усвоил, да еще так надежно – не отучить потом. Она созерцала его выходки с ледяным спокойствием. Протрезвев, Двалин стыдился себя, не смел смотреть ей в глаза. Чтобы снова видеть ее, приходилось напиваться.
Так и жили. Десятилетия! Другие столько в законном браке не живут, сколько они – в тайном союзе. Прячась по коридорам, расставаясь, сражаясь в своей странной партизанской войне.
- Для тебя это все игра, - сказал как-то Двалин с тяжким вздохом. Дис лишь плечами пожала.
- Грустно совсем без игры, - пояснила она, и провела рукой по его обнаженной груди, - что ж ты такой сложный, Двалин.
- Какой есть.
- Вы за нами вернетесь из Эребора?
- Вы поедете за нами.
- Не ходили бы вы туда, - вдруг сказала гномка, приникая к его плечу, и прячась под его руку, - жили как-то, и слава Махалу. И дальше бы жили не хуже…
Вот, вот оно! Может, играла она из страха жить по-настоящему. Кое-как играть, но не рисковать. Но Двалину игр мало.
- Обещаю, - твердо сказал он, - все выживем. И будем жить лучше.
…
На поле боя умирают и возрождаются к жизни. Каждая смерть врага – рождение самого себя. Если бы только не страх за родных и друзей, Двалин не знал бы слова «слабость». Но то был день великой сечи, и он, и его друзья все одинаково отрекались от страхов и слабостей. Слева Торин, справа Балин, потом откуда-то взялся Фили, пропал, потом старый Броин, а вот рычит Бифур. Сталкиваются с ним спина к спине, понимая друг друга без слов, движений, знаков и взглядов.
В своем мире, где битва заставляет их запятнать себя кровью, и очищает их души. Почему не льется сплав так легко и просто, как опускается лезвие топора? Почему никогда не дается так легко любовь, как убийство?
- Барук кхазад! – воет кто-то, и клич подхватывают сотни голосов.
А потом он распадается, и каждый воин зовет своё, родное, близкое. Кто-то убивает и умирает с именем матери. Кто-то повторяет древние клятвы, обеты и молитвы. Есть те, что, замахиваясь, называют по именам своих мертвецов. Торин, например. Месть ведет его, за которой он не видит собственного будущего, и ищет только смерти.
Но Двалин не таков. Надо бы тоже кричать о славе народа. Надо бы призывать Махала. Но вместо этого он только одно имя повторяет разбитыми в кровь губами.
Дис!
Дождется ли он от нее любви? Придет ли день, когда с ней он испытает ту же пьянящую свободу, что в смертном бою? Будет ли у их истории продолжение? Будет ли у них самих продолжение? Нет, как бы ни надеялись красавицы-гномки, Двалин не придет к ним свататься. Он навек обручен с войной. А душа его – в играх Дис.
Игра у них или все же война?
- Дис! – кричит, наконец, Двалин, обрушивая последний удар, и теряет равновесие. Его шатает. Ведет в сторону, где он встречает безумный взгляд Торина. Торин слышал. Но сейчас это можно. Сейчас это все равно.
- Мы… мы победили… - в голосе узбада то ли вопрос, то ли страх, то ли неизмеримое удивление.
Потом, горестно взвыв, он бросается назад, роняет все из рук, и другое имя рвется с его губ.
«Фили». Холодеет сердце Двалина, мир наваливается беспощадной реальностью и свершившимися смертями, колотит в ознобе, но образ Дис не тает. И сладость его никуда не исчезает.
Оценит ли она его победу? Ну хоть когда-нибудь?
…
- А ну иди-ка сюда, сучий ты потрох.
Торин явно выпил лишка. Двалин поморщился. Он знал этот голос. Знал, как бывает несдержан узбад, когда переберет. И почти наверняка… да, так и есть: Торин замахнулся, Двалин уклонился от удара. От второго уже не смог.
- Ссскотина, - шипит Торин, и Двалин ловит его кулак в раскрытую ладонь.
В Торине он любит мужчину-друга, в Дис – женщину-любовницу, но брат с сестрой похожи. Зеркальны. Одинаковы. Торин не его бьет, это Двалин точно знает. Торин свою зависть бьет. У Двалина будет продолжение. Двалину повезло. Поэтому Торин уже третий раз бьет его. И Двалин его опять прощает, хотя и не сдается так просто побоям.
- Хватит уже, - ворчит он, и толкает друга в плечо, отчего того ощутимо штормит, - в тебя кто вселился опять, а?
- Сссука ты, Двалин, - то ли всхлипывает, то ли рычит Торин, ударяя кулаком в стену, - сестру… мою…