- Да угомонись уже, ей рожать не сегодня-завтра, что ты привязался-то…
Ей в самом деле вот-вот рожать. Может, прямо сейчас: ночью и днем возле нее служанки, подруги, повитухи. И Торин радуется, конечно. Еще один племянник, ну или племянница, может быть. А все-таки Двалину в третий раз достается от Торина – вот сейчас, хоть и пьяный, узбад ухватил Двалина ловко за шею, и вполне себе серьезно душил. И Двалин стоически терпит, решив не отвечать до последнего – ведь, ответив, друга он может покалечить, это точно. Терпит, пока не начинает кружиться голова. Терпит, пока Торин матерится и клянет его, и что-то еще обидное бормочет, со словами «эльф», «тварь», «проклятый трахаль» и что-то еще похуже. Что-то там про заразного извращенца, драных девок из трактира и орочьих подстилок – тут уж даже у Двалина нервы никак не выдерживают, и Торин получает свой заслуженный удар в плечо.
До рассвета еще полчаса, неужели Торин так и напивался всю ночь?
Но стоило Торину замахнуться, как в коридоре замелькали огоньки, и мимо пронесся полураздетый растрепанный Фили, хлопнув дядю по плечу:
- Чего вы здесь! Мама ведь точно рожает, Двалин.
Из рук Двалина выпал край полушубка Торина. Из рук Торина – трубка. Оба рванулись по коридору в третий ярус.
Дверь покоев Дис хлопнула – вышел Оин, неторопливо и степенно вышагивая. Старик никогда не упускал случая поучаствовать во всех медицинских манипуляциях, даже и тех, где его участие не требовалось.
- О, уже понабежали! – громогласно сообщил он стенам о прибытии семейства, - Двалин, куда ты? Стой!
Он почти повис на плече могучего гнома, и вместе с ним снова оказался в спальне. Двалин рвался вперед, Оин, упираясь ногами, пытался его притормозить, возмущаясь: «Нельзя же! Выйти надо! Ты мужчиной-то будь, Двалин!». И – потом Двалин сам не знал, как так получилось – он отбросил Оина в сторону, к выходу из комнаты.
Все мужчины кхазад воины. Все умеют останавливать зарвавшегося собрата. Оин был староват для прямого боя, но, оскорбленный Двалином и его внезапным порывом, недолго примеривался, прежде чем как следует треснуть его по макушке своей гигантской лекарской сумкой. И успел сделать это трижды.
Голова у Двалина загудела: сумка была не из легких. Ударить старика в ответ было нельзя. Требовалось иное средство. Не соображая, что делает, он легко выставил пожилого лекаря из спальни, проигнорировал шокированные лица друзей и родни, вернулся – и запер за собой дверь, для надежности подперев сундуком. Женщины, собравшиеся у постели Дис, смотрели на него с возрастающим удивлением.
- Дис, - прошептал Двалин, подхватывая ее за плечи, и беспорядочно целуя в мокрые виски, - ну, я здесь. Все хорошо, моя маленькая. Мое солнышко. Моя девочка.
- Двалин, - утыкается она носом в его ухо, и снова стонет – странным, высоким голосом, не похожим на себя. Двалина колотит от ужаса и странного предвкушения, но будь он проклят, если сдвинется с места. Годами он мечтал сказать ей все эти слова. Годами мечтал, что она не перебьет, и пришел этот миг, когда ей нужны его признания, нужна его любовь – может, на час, на полчаса, на минуту всего лишь, но она примет его, по-настоящему полюбит и пожелает.
- В следующий раз… будешь… сам рожать, - и она хнычет, без слез, с невнятной обидой на природу.
«В следующий раз». Смысл сказанного не доходит. Какой там «раз», Двалину этот пережить бы. Страшно! Но он не уйдет, пока живой.
- Что делать-то мне?
- Ничего, она сама справляется, - веселым тихим шепотом доносится от Тотис с угла, - я бы вышла на твоем месте, ждать всего ничего!
- Не выйду! – упрямо замычал мужчина, холодея от того, что в самом деле, ему хочется именно этого – выйти, выбежать – и бежать далеко. И если это желание так сильно, что же, хотелось бы знать, заволокло его в эту страшную комнату в этот страшный миг?
- Ну, как знаешь.
- Но что мне… - Двалин на себя внутренне выругался, - ей же… больно…
- Конечно, больно, идиот, - это уже выжала из себя мокрая, красная и злая Дис, - заткнись просто… и будь здесь…
Сколько времени прошло, он сказать не мог. Помнил потом, что она то прижималась к нему, то отталкивала его, жаловалась ему слезно в плечо, и подвывала тихонько, а потом кричала – вот это было страшно, и он потел от ужаса и волнения. И еще хуже от того, что врага не было. Некого было винить, кроме себя самого. Но вокруг все были спокойны. Тихая радость и небольшое волнение наполняли комнату. Вот, наконец, Дис приподнялась, взмокшая и дрожащая, обхватила Двалина за шею – глядя в ее глаза, гном понимал, что она его, может, и не узнает. Однако со следующими словами он понял, что ошибся.
- Поцелуй меня, - тихо-тихо попросила она, и он рванулся навстречу ей, прижался губами к ее рту, сжал ее изо всех сил, и поймал ее невнятный протяжный стон.
- Можно, Дис, - весело сказала Тотис откуда-то снизу. Двалин отвернулся, зажмурился, и рад был бы заткнуть уши – только бы не слышать, не чувствовать ее последний крик. Но она и не закричала, лишь напряглась и выгнулась в его объятиях, и тут же с резким выдохом расслабилась. Вместо нее закричал кто-то еще. Кто-то новый. Двалин приоткрыл левый глаз, все еще сжимая тяжело дышащую Дис, и едва не задохнулся от изумления и осознания произошедшего.
- Отпусти ее, братец, - хмыкнула Мира, и едва не силой разжала пальцы Двалина, обхватившие Дис за плечи, - все уже, глупый.
Женщины хихикали. Над ним. Нарушив пространство женского царства, у них он вызывал лишь странный интерес и безудержную нежность. И насмешки, куда без них. Но Двалин не видел и не слышал ничего. Ему снова стало не по себе. Тотис накрыла Дис тонкой простыней. Под простыней что-то ерзало. Что-то маленькое.
- Дис? – голос его не слушался.
- Дай ей прийти в себя-то, герой. А вот дочку можешь взять.
Руки у Двалина тряслись. Он даже и смотреть не смел на то живое и возмущенное существо, которое держал в руках. Оно едва ли было больше двух его ладоней. Подержал. Подрожал вместе с ее судорожными движениями и попискиваниями, потея и ужасаясь свершившемуся. Поцеловал Дис в лоб – она слабо улыбалась, пребывая где-то в междумирье. Распахнул дверь спальни, вышел – навстречу ринулись сразу несколько теней от стен: Фили первый, Кили, отпихивающий его, блестящий глазами и взволнованный, протрезвевший Торин… Балин… Оин…
- Дочь, - глухо сообщил Двалин, с удивлением слыша свой хриплый, надтреснутый голос, - дочь у нас.
И сполз по стене в обмороке.
…
- Папи, - пискнула Двили, и сжала в пальчиках его бороду.
- Папа, - терпеливо повторил Двалин.
- Папи! – и маленькая девочка запустила пальцы другой руки ему в нос.
Гном вздохнул, осторожно отодвигаясь.
- Вот оно, коварство женщин, - смеясь, заметила Дис от зеркала, где прихорашивалась, - собственная дочь увела у меня любимого мужчину.
Сердце Двалина приятно окатило теплой волной. Но он сдержался. Только мягко улыбнулся гномке, снимая с плеч резвую не по своим годам крошку Двили.
Должно было пройти семьдесят лет. Должна была произойти война и победа над драконом. Род Дурина должен был впустить эльфийскую кровь – но теперь в их давней игре вел Двалин, и как так получилось, сам он понять не мог. Зато теперь он всем существом ощущал, какую баснословную власть дает ему это преимущество. Никогда еще в своей жизни Двалин не чувствовал ничего подобного. Хозяин положения, хозяин семьи, и мужчина – любимый – вот ее, которая бегала от него без малого век.