Двалин усмехнулся, вспоминая предыдущий день. Двили исполнилось четыре. Висела на шее у братьев, попеременно у одного и другого. Фили она целовала с нежностью, робела перед ним немного, и очень по-женски заботилась о нем. Пыталась воспитывать Ори, любила играть с бородой брата, расчесывала его волосы своими ручками. А Кили, даром что любил теперь притворяться «взрослым» - станет ли он им когда-то на самом деле? – после рождения Двили обнаружил в ней самого преданного соратника по хулиганствам. Маленькая гномка любила над ним поиздеваться. К Тауриэль относилась со сдержанным любопытством.
А отцом своим Двили вертела, как хотела, и тут уж ничего не поделать. С ужасом думал Двалин о том времени, когда за ней начнут приударять молодые гномы. Уже сейчас у него сжимались кулаки, и недобрым взглядом провожал он тех приятелей, у кого подрастали сыновья. Что за наваждение!
Поговаривали другие отцы семейств, что после рождения детей женщины отдаляются от мужчин на какое-то время, и в глазах их теряется прежний свет: мысли то и дело возвращаются к потомству, страсть гаснет. Двалин мог бы поспорить. Дис была близка ему, как никогда прежде. Робко, неумело сближалась, и открывалась с неожиданных сторон. Маленькие шаги, иногда по шагу в месяц, к нему навстречу.
Иногда поданное ему блюдо. Стеснительно проведшая по грязной щеке ладонь, тут же отдернутая. То, как она лила ему воду на руки, после дня, проведенного за грязной работой. То, как прикрывала его босые ноги одеялом. Поцелуи. Осторожные объятия. Не спугнуть бы, не прогнать прорвавшейся страстью, что копилась и кипела десятки лет, и только ждала разрешения.
Мысли о Дис всегда приходили на несколько минут раньше, чем она сама. Странно, как бытовая привязанность отражает сокровенную сердечную связь, задолго до того, как ее обнаружат и назовут по имени… вот и теперь ее привычные бодрые шаги, знакомый ритм ее походки раздался за его спиной. Двалин оглянулся через плечо. Дис, закатав рукава и подобрав юбку, улыбалась. Волосы ее были спрятаны под чепец. Работать пришла.
- Дай, помогу, - тихо произнесла она, и положила руку на его, - давай еще раз.
- Молот тяжелый…
- Вместе. Давай попробуем.
Она потянула заготовку на себя, и он примерился к ней. Нужно было быть очень осторожным и внимательным, и ни в коем случае не промахнуться. Раньше никогда не удавалось удержать форму. Глина трескалась, даже обожженная. Он всегда слишком сильно сжимал пальцы, а когда старался этого не делать – она выскальзывала из руки. Но сейчас форму держала Дис, и Двалин осторожно примерился, прежде чем занести молоток. Только бы не поцарапать металл!
- Давай…
И уже с первым прикосновением молотка Двалин понял: удалось. Безупречно и легко, как будто он делал это уже сотни успешных раз. Форма развалилась, и блеснула идеальная ровная металлическая поверхность. Ни зазубрины. Ни царапины.
- Видишь, - она прищурилась, - получилось!
- Вместе у нас получается, - согласно кивнул Двалин. Вдруг ее рука оказалась близко от его лица. В полумраке гномка показалась Двалину совсем юной. Сделала короткий шаг, еще один, осторожный, опасливый.
- Двалин, - тихо произнесла Дис его имя, сжала пальцы на его запястье, - у нас вместе все отлично получается. Лучше, чем поодиночке. Так всегда было.
- Моя ты радость…
- Твоя.
Раскраснелась, опустила глаза, нежась в кольце его сильных рук. Пар поднимался от кадки с водой. Пылала печь. Искры прожигали краешек шерстяной юбки. Тлели и тут же гасли. Двалин целовал свою женщину, и знал совершенно точно: удача перешла на его сторону.
Теперь, когда Дис и он перестали играть.
========== Незримые крылья ==========
Серая смерть – так кхазад называют состояние, в котором раненный выбирает между Чертогами Махала и возвращением к родным. Фили умирал, но знал точно, что должен вернуться. Его ждет мама, дядя, Кили. Его ждет Ори!
- Двалин, помоги…
- Тяжелый, сука, как моя жизнь. Эх, взяли! Махал-творец, нашего мальца хорошо завалило… этот третий уж.
- Заткни рот свой, Двалин. Фили! Фили!
- Он дышит! Он жив!
С трудом открыв глаза и отринув все мысли отдохнуть у Махала, он увидел над собой бледное лицо Торина. Дядя судорожно выдохнул, предостерегающе поднял ладонь.
- Не шевелись. Не пытайся двинуться. Мы вынесем тебя. Держись.
Фили выдохнул, и серая смерть отступила. Сморгнув ее как нечто несущественное, он снова рискнул открыть глаза.
Над ним плыло небо. Бескрайнее небо, пасмурное и сердитое. За край щита цеплялись руки Ори, измазанной в крови и грязи. Хотел повернуть голову и улыбнуться ей, утешить, не мог. Слышал где-то горькое рыдание Кили – плакса, опять начал завывать раньше, чем убедился, что брат на самом деле умер. Или не над ним он завывал. Ах, как же: от него силой оттащили рыжую эльфийку, а он со своими вывихами догнать не мог.
По спине полз холод и тупая боль. Фили тошнило. То и дело проваливаясь куда-то в серую мглу, он слышал отрывки разговоров над собой, но, вот странно, не испытывал ничего, ровным счетом ничего.
- Ушиб сильный. Позвоночник цел. Ори, помоги мне…
Милая Ори! Но отчего он не чувствует прикосновений ее рук? Она ведь точно касается его. Поддерживает и перекладывает на носилки. Потом с носилок – на койку. Плывет тело где-то в невесомости, а чувств нет. Не хватает. Болит голова, пульсирует кровь в висках. Ломит плечи. Ниже пупка все словно окаменело, только чувствуется тяжесть и болезненное онемение.
- Держись, малыш, - бодрый голос Балина.
- Ну-ка, взяли! – командный тон Двалина, всегда вовремя в такие минуты.
- Отвали со своей штопкой. Я пока на ногах. Осмотри Фили, - отрывистые приказы дяди Торина. Явно через боль и мутноту в глазах. Держится узбад, терпит…
И легкое дуновение ветерка – дыхание Ори на лице. Ее молчание. Запах ее слез.
- Он жив? Где он? – а вот и Кили. Значит, и с ним все действительно хорошо.
И Фили забывается в обмороке.
…
Первый, кто проговорился, был Бофур. Фили знал, где добывать информацию. Бофур подходил как нельзя лучше. Болтал, распаляясь, рассказывал эмоционально о потерях, о раздорах в воинстве, о Даине, о Торине, что опять наплевал на себя и запустил раны на обеих ногах…
- Ты-то свои как, чувствуешь? Или всё? – обеспокоился друг, и Фили, побледнев, смог, наконец, осознать то, что прежде было смазано обезболиванием и головной болью от лекарств. Вот оно что.
За три или четыре дня он ни разу не почувствовал своих ног. Вообще ничего не ощутил ниже пояса. Ни разу не понял, справил ли нужду. Даже голодного бурчания в животе, и того не ощущал. При всем этом ноги были целы. Это он знал совершенно точно.
Кили, с виноватым видом заволокшийся в палатку, признался, что еще в первый день Оин произнес слово «паралич». Потом появился Нори, бледный, совсем похудевший, с больными глазами, и стукнул кулаком по столу. Загремели склянки, банки, пузырьки.
- Услышишь слово «калека» - скажи мне, - сжав зубы, выпалил он, - ноздри повыдергаю, пальцы поотрубаю. Все долбанные эльфийские целители!