Паровоз тяжело пыхтит, с трудом тащит за собою вагоны. Медленно плывет вслед за поездом ясная, бледная луна.
Авель лежит на спине, закинув руки за голову. Лежит с открытыми глазами, словно пытается представить себе свою будущую жизнь…
4
— Здравствуй, друг! — раздалось за его спиной.
Авель оглянулся: перед ним стоял щупленький, бледный, невзрачный парнишка.
— Здравствуй, — ответил Авель, вглядываясь в незнакомца. Он никак не мог взять в толк, чего хочет от него этот неведомый ему паренек.
— Я Тамаз Бабилодзе. Из Ланчхути. Мы с тобой в одной комнате жить будем. Пришел познакомиться.
— Очень приятно, — сказал Авель. — Я Авель Енукидзе из Цкадиси.
Так впервые встретились они в общежитии технического училища Михайловской железной дороги — Авель и Тамаз. Были они ровесниками, каждому только-только стукнуло шестнадцать. Но глядя на Тамаза, можно было подумать, что тот гораздо старше: нездоровая бледность и постоянная печаль, застывшая в больших темных глазах, взрослили его. Сразу видно было, что этот хрупкий юноша уже успел хлебнуть много горя в жизни, о многом задуматься.
Тамаз почти, каждый вечер куда-то исчезал. Возвращался поздно, глубокой ночью. Кидался в постель и мгновенно засыпал мертвым сном. Иногда во сне он глухо, надсадно кашлял.
Авель вскоре догадался, что Тамаз состоит в каком-то кружке. Тогда полным-полно было всяких кружков — и в учебных заведениях, и в мастерских, и на фабриках. Проверять свою догадку Авель не стал. Интуиция подсказывала ему, что Тамаз рано или поздно сам заговорит с ним на эту тему. Так оно и вышло. Неделю-другую спустя Тамаз достал из кармана маленькую книжку со срезанными полями и быстро сунул ее Авелю:
— Прочти. Только гляди, чтобы никто ее у тебя не приметил. Когда вернешь, дам другую.
Больше он не произнес ни слова. Авель тоже ни о чем его не расспрашивал, молча взял книжку, молча сунул ее в карман. В тот день у них в училище было всего два урока. Вернувшись домой, он запер дверь комнаты и раскрыл книгу. «Сказка о четырех братьях и их приключениях» — стояло на титуле.
В книжке рассказывалось о четырех братьях — Иване, Степане, Георгии и Луке, которые странствовали по свету и всюду видели одну и ту же печальную картину. Всюду маялись и в поте лица добывали свой жалкий кусок хлеба бедняки. Всюду глумились и издевались над ними сытые, роскошно одетые богатеи.
Удивились братья: почему так долго терпят люди эту вековую несправедливость? И стали они призывать бедный люд восстать и скинуть с себя тяжкое ярмо рабства…
Из тетради Авеля Енукидзе
Брошюру «Четыре брата» мне дал прочесть Тамаз Бабилодзе. Навсегда остался в моей памяти этот грустный, молчаливый юноша. Сперва он пристально наблюдал за мною, вероятно, старался определить, можно ли мне довериться. А потом постепенно разговорился, день ото дня становился все более откровенным. Оказалось, что брат Тамаза состоит членом марксистского кружка. От него-то Тамаз и приносил нелегальную литературу.
Прочитав притчу про четырех братьев, я был сперва ошарашен и даже испуган. Но страх вскоре исчез. А потом возникло такое чувство, будто я вдруг переродился, стал совсем другим человеком, словно бы вдруг прозрел: в один миг увидел мир таким, каким он был на самом деле.
— Надо устранить главную несправедливость, царящую в мире, — подумал я. — И тогда сами собой сгинут, пропадут все прочие людские беды и горести.
Какая огромная сила таится в печатном слове! Сколько силы, сколько чудесной энергии спрессовано в этих сшитых в тетрадку, испещренных черными значками страничках! Сердце мое билось гулко и радостно. Мне не терпелось поскорее снова встретиться с Тамазом. Но он и в тот вечер явился домой глубокой ночью, когда я уже спал. Наутро он спросил меня:
— Прочел?
— Еще бы! Спасибо тебе, брат, что дал мне прочесть это.
— Ну, коли так, я отведу тебя к своим друзьям. Там тебе дадут много таких книг. Только запомни: никому ни слова. Это тайный кружок. Там ты узнаешь, почему в мире царят голод, нужда, несправедливость. И как надо бороться, чтобы создать новую, справедливую жизнь.
С изумлением смотрел я на бледное, усталое лицо друга с огромными, всегда такими печальными, а сейчас светящимися каким-то новым, незнакомым мне огнем глазами. Не знаю, то ли от радости, то ли от внезапно охватившей меня печали, но взор мой застлали слезы.
— Когда ты отведешь меня в этот кружок? — спросил я.