Он стоял на коленях в грязном сугробе среди разнокалиберных осколков скалы, светило уже вечернее солнце, раскладывая длинные косые тени на снегу, а вокруг него стояли бородатые черноволосые люди с суровыми лицами и с автоматами наперевес, молча направив стволы ему в грудь.
— Прости, Женя, — произнес он, опуская голову. — Простите, пацаны. Прости, любимая.
Большой черный орел кружил высоко в небе, широко раскинув крылья, заслоняя ими убегающую в сторону заката колесницу Гелиоса. Его клекот разлетался над землей с помощью эха, отскакивая от скал вместе с осыпающимися камнями и снежными комками. Острый глаз гордо и цепко осматривал ущелье и хребет, и людей, стоящих на снежном насте. Много людей. Потомков неудачника Икара, что вздумал тягаться с ним, — самим орлом, любимцем Зевса.
Он узнал того двуногого, который смотрел на него вчера, когда он так же пролетал над принадлежащими ему горами. Ветер неугомонный подталкивал орла все дальше за кручу, и он хотел было уже улететь, как вдруг заметил, что этот человек вновь поднял голову и посмотрел на него, владыку неба.
Орел вдруг понял, что новые боги вновь затеяли в горах свои игры, столкнув лбами своих любимцев людей. Ему стало скучно и немного обидно, что и эти новые боги ставили человека выше всех земных созданий. Он шевельнул крыльями, ловя ускользающий поток воздуха, и, мгновенно забыв о двуногих потомках Икара, полетел к своему гнезду, где вот-вот должны были вылупиться из драгоценных яиц долгожданные птенцы.
А люди… Пусть ими занимаются их боги. Люди ведь всего лишь игрушки в их руках.