— Поймал кого? — спросила Ирабиль.
— Поймал, — проворчал Кастилос и, развернувшись, двинулся через заросли уверенным шагом. Обрадовавшись этой уверенности, И побежала за ним.
— А кого поймал?! — Впервые за последнее время Ирабиль вновь ощущала себя двенадцатилетней девчонкой, которая могла себе позволить быть смешной, наивной, назойливой. В сердце отчего-то зазвучала музыка, хотелось прыгать и танцевать.
— Козленка, — буркнул Кастилос все так же недружелюбно. — Видно, из хозяйства Ливирро. Была у него где-то тут потайная деревня.
Козленка он тащил на плече, это принцесса теперь видела в свете луны, изредка пробивающемся сквозь ветви. Значит, это его голова тыкалась ей в лицо.
— Козленка я ещё не ела, — сказала Ирабиль. — Сварим, или поджарим?
Кастилос продирался сквозь заросли. Впереди уже виднелся огонек костра.
— Ну чего молчишь? — возмутилась Ирабиль. — Я…
— Извини, — перебил Кастилос. — Я просто не хочу срывать злость на тебе.
— За что злость? — не поняла принцесса.
— За то, что нашел тебя в глухом лесу одну. Поэтому позволь мне пока помолчать.
Немногим позже она кляла себя последними словами за то, что пропустила сказанное мимо ушей. За то, что улыбнулась, не рискнув рассмеяться, и беззаботно шла за Кастилосом. За то, что позволила, наконец, упасть цепям, сковавшим сердце, и вдохнуть полной грудью, заполнить всё своё существо жизнью и радостью, невесть откуда взявшимися в этом умирающем мире.
Час назад она понимала Кастилоса, понимала его молчаливую замкнутость. Но теперь его угрюмость казалась ей смешной. Причину мысли принцессы обегали стороной, с непостижимой ловкостью. Ну чего он насупился? Всё ведь прекрасно: они живы, они идут к Кармаигсу, и скоро, должно быть, встретят Левмира. И Аммита, и Сардата — те ведь тоже знают, куда идти. А потом — придумают что-нибудь.
Глупо переживать из-за прошлого, решила принцесса. Из-за будущего — тоже. А настоящее всегда терпимо. Сейчас она даже спокойно могла произнести про себя имя Айри — той странной девушки из сна, чей портрет, сделанный знакомой рукой, не раз и не два являлся воображению. Всё казалось сносным в этот вечер, ставший отчего-то волшебным.
Выйдя к костру, Кастилос бросил на землю козленка со свернутой шеей и встал над похрапывающим Роткиром.
— Значит, так, — произнес Кастилос.
Лишь сейчас принцесса почувствовала укол тревоги. В голосе Кастилоса звучала приближающаяся буря. Из крохотного своего опыта жизни Ирабиль знала, что самое ужасное существо — это человек, который не может нанести удар настоящему врагу и, в отчаянии, бьёт друзей. Ужаснее может быть лишь вампир в такой ситуации. Вампир, чья страсть, как оказалось, — защищать её.
Поздно, слишком поздно эти мысли пришли в её голову. Одновременно с тем, как ботинок Кастилоса врезался в беззащитный живот Роткира.
От удара Роткир проснулся, вскрикнул. Его отбросило на край полянки, к толстой уродливой сосне. Миг — и Роткир оказался на ногах. Одной рукой он держался за живот, другой нащупывал рукоятку меча. Часто моргал, видно, с трудом стряхивая сон…
Сон! Конечно, это ведь наваждение.
— Перестань! — крикнула принцесса, но её никто не слушал. Оба её спутника смотрели друг на друга и видели врагов.
— Я велел тебе охранять ее, — сказал Кастилос, медленно приближаясь к Роткиру, который так и не обнажил меча. — Ты позволил себе уснуть.
Роткир тряхнул головой, провел ладонью по лицу, словно пытаясь снять залепившую глаза паутину.
— Это старушка! — продолжала Ирабиль. — Она пришла к костру и усыпила его. За ней я пошла в лес. У нее есть домик, и она…
Кастилос повернулся к ней, и в глазах его полыхнуло алое пламя.
— Хочешь сказать, здесь был кто-то чужой?
— Д-д-да, — пролепетала принцесса.
Роткир вскрикнул — Кастилос оказался рядом с ним, схватил за горло, приподнял и прижал к стволу дерева.
— Отпусти! — прохрипел Роткир, вцепившись в руку Кастилоса. — Не видел я никого! Сам не знаю, как сморило.
— Не видел, да? — Голос Кастилоса был спокойным, и от этого спокойствия у Ирабиль дрожали колени. — Так была старушка, или нет?
— Нет! — каркнул Роткир.
Ирабиль не знала, что сказать. Она видела, видела эту старушку, шла за ней, говорила с ней, но кто она была? Куда делась? Зачем приходила? И откуда, откуда, во имя Великой Реки, взялось это сказочное настроение, которое теперь грубо втоптано в грязь? Всё казалось таким нелепым сейчас.