Что же осталось теперь? Она не могла толком представить лица Левмира. Хотела увидеть его и боялась. А наутро после обращения Роткира проснулась с кристально-прозрачной и жуткой мыслью: любовь осталась в прошлом. Долго она изо всех сил раздувала внутри себя этот огонь, но вот силы иссякли. Как можно любить того, кого нет рядом? Того, кто изменился совершенно и теперь стал совсем другим? Ирабиль любила отважного мальчишку, глаза которого загорались при виде нее, а щеки розовели. Который был рядом и заражал её своей безумной мечтой. А теперь он — кто? Вампир, причем, один из могущественнейших. Ирабиль помнила то чувство, когда он вышел из Реки. Левмир взял в себя столько силы, что неизвестно, что осталось от него самого, кроме той силы. И можно ли это любить?
Наверное, можно. Раз появилась во сне какая-то Айри, чей портрет он рисовал там, на Востоке. Да, это был сон, но Ирабиль верила в него и до сих пор иногда плакала по ночам. Как мог он допустить такое? Неужели она, Ирабиль, сделала бы нечто подобное? Неужели она бы позволила какому-нибудь парню приблизиться к себе настолько, чтобы просочиться в его сны?!
С болью в упрямо бьющемся человеческом сердечке Ирабиль понимала разницу между Союзом Вечных и человеческой любовью. Чувства людей проходят. Чувства Вечных — как и их страсти — живут, пока течет Река.
— Я б с тобой махнулся, — сказал Роткир, прервав стремительный поток беспорядочных мыслей принцессы.
Ирабиль нахмурилась, пытаясь понять сказанное. Слово «махнулся» отдавало чем-то пошлым, в ответ на что полагалось возмутиться и обидеться. Но Роткир был слишком понур и мрачен, чтобы заподозрить его в таких мыслях.
— Поменялся бы, — пришел он ей на помощь. — Вечно тебе всякая похабщина в бошку лезет. Тоже мне, «принцесса».
Услышав этот слабый отголосок прежнего Роткира, принцесса едва не расплакалась, но сдержала себя.
— Будь тем, кто ты есть, — хрипло сказала она, глядя в сторону. — Вечность — великий дар, но, быть может, понадобится вечность, чтобы его понять и оценить.
Ей было тошно слушать саму себя. Сколько у нее было «вечности»? Неполных четырнадцать лет?
— Просил я этого дара, — ворчал Роткир.
— Не просил, ты с ним родился.
Как и я…
Ирабиль сбилась с шага и прищурилась на Роткира с новым интересом. А ведь правда, они были очень похожи. Даже теперь оба переживали одно и то же: привыкнув быть кем-то, пытались смириться с тем, кем стали.
— Вот бы обратно отродиться, — проворчал Роткир и остановился, потому что впереди замер Кастилос. Ирабиль едва не налетела на его спину.
— Что там? — шепнула она.
Кастилос вглядывался в переплетение ветвей. Солнце почти зашло, и при всем желании Ирабиль не смогла бы ничего разглядеть. Но вдруг услышала голоса. Отдаленные, злые и — много.
— А вот и папа, — все так же мрачно сказал Роткир. — Пойти, что ль, права заявить? Давай, мол, развалины Варготоса поделим. Тебе от левого края до потрошенного трупа на крыше котельной, а мне оттуда — и до сломанной башни.
Кастилос повернулся к принцессе:
— Ливирро там. И ещё не меньше десятка вампиров. С ними люди.
— Так пойдем же к ним! — воскликнула И.
Попыталась воскликнуть. С губ успел сорваться лишь первый звук, и тут же рот ей заткнула ладонь. Кастилос, посмотрев за спину принцессы, одобрительно кивнул.
— Полагаешь, он нам обрадуется? — прошептал на ухо Роткир. — Руку убираю, орать не вздумай.
Принцесса с яростью вытерла губы и посмотрела на Кастилоса.
— Это же Ливирро, — вполголоса сказала она. — Ты сам ему доверился. Он присягнул мне…
— Это было до того, как из-за нас с тобой сгорел Варготос.
— Из-за нас с тобой? — В глазах Ирабиль потемнело; страшное чувство, которое она так долго давила, прорвалось, будто фурункул. — Надо было позволить меня убить, а не нести бред про всякие стеклышки! За каким чертом я теперь нужна? Чтобы ты из-за меня на всех подряд с ножом кидался, потому что я сама шагу ступать не должна?
Она замолчала, вспомнив клятву. Глупую клятву, после которой Роткир открыл глаза.
Пусть я буду осколком стеклышка, безделушкой, в которую все верят. Пусть со мной носятся, сколько угодно, пусть бьются за меня, а сама я — шагу не ступлю. Я согласна, что больше я — никто.
Ирабиль наклонила голову.
— Прости, — услышал удивленный Кастилос её шепот. — Я не хотела так говорить, мне просто до сих пор страшно от той цены, которая заплачена за мою жизнь.