Ирабиль с сомнением покосилась на дверь, обитую сталью на крови вампиров. Аммит называл такую «нерушимой».
Принцесса попыталась сделать проверку — обратиться летучей мышью. Эта трансформация давалась ей легче всего. Но в этот раз не вышло. Значит, снаружи всё ещё день… Но какой день? Пятый? Сто пятый? Или всё же первый?
Пробирка под кроватью мучила ее, и Ирабиль перекатила её под кресло. Легла на кровать и отвернулась к стене. Сама не заметила, как принялась глодать руку. Отдернула её и заплакала. Что-то страшное творилось с ней. Она не могла управлять собой! И не могла исполнить своё желание — это она-то! Та, что привыкла к беспрекословному, мгновенному осуществлению любого каприза.
Принцесса пыталась дышать, без толку наполняя воздухом легкие, но о том, чтобы запустить сердце, не могло быть и речи.
Она металась по комнате, разговаривала сама с собой, рассказывала сумасшедшие истории, смеялась и плакала кровавыми слезами, а потом слизывала капли с рук. Она то и дело пыталась превратиться в летучую мышь.
В какой-то момент она обнаружила, что сидит посреди комнаты, на столе, держит в руке пробирку и таращится в драконьи глаза. Показалось, будто пробирка пуста, и принцесса пискнула от страха, выпустила её из рук. Расстроить Аммита она боялась пуще всего на свете. Аммит был хорошим, и она хотела, чтобы он ей гордился.
Упав на каменный пол, пробирка покатилась к стене. Ирабиль жадно прислушалась к звуку. Нет, полная. Полная!
Когда Аммит открыл дверь утром, на рассвете, то обнаружил висящую под потолком нахохлившуюся летучую мышь. Она зацепилась коготками за почти неразличимую трещинку в камне. В углу комнаты громоздились вещи. Принцесса стащила туда всё, что у нее было: сперва бросила столик, придавила его креслом, а сверху навалила кровать. Аммит расставил мебель по местам. Под столиком обнаружилась нетронутая пробирка. Только борозды от клыков на стекле говорили о том, с чем пришлось бороться узнице.
«Я горжусь вами, ваше высочество», — сказал Аммит и вытянул руку.
Летучая мышь спикировала ему на палец и взвизгнула. Аммит улыбнулся, погладил безобразную голову зверька.
«Что ж… Пойдемте, посмотрим, чем можно вас накормить. А лишь только зайдёт солнце, вы получите столько крови, сколько захотите. Но помните это испытание, помните эту комнату. Здесь вы узнали, что способны вынести, и это знание сделает вас сильнее».
А теперь принцесса испытывала лишь человеческий голод, от которого всего-то приходит отупение и слабость. Но даже в этом боялась признаться, потому что тем, кто шагал рядом с ней, было стократ хуже.
— А может, слетаем куда? — предложил Роткир.
Остановивший сердце, он вновь напоминал себя прежнего, и Ирабиль понимала, почему. Никаких чувств — ни ужаса, ни отчаяния, ни боли, ни грусти, — ничего, кроме страсти, которую он ещё не воспитал. Так просто жить и быть самим собой. Если бы не голод.
Роткир и Кастилос шли впереди, плечом к плечу, а Ирабиль тащилась за ними, шагах в пяти. Прошла уже половина ночи, но ни о каком привале речи не было. Ирабиль еле передвигала ноги, но молчала. Что она могла предложить? Развести костер и смотреть друг на друга голодными глазами? Рано или поздно дойдет и до такого, но по своей воле приближать ужасный миг она не собиралась.
— Куда, например? — проворчал Кастилос.
Он обернулся, скользнул взглядом по принцессе и кивнул. Так он делал постоянно, притворяясь, будто проверяет, идёт ли она. Но Ирабиль не давала себя обмануть. Она слишком хорошо помнила, как сидела на столике, глядя на пробирку.
— Да хоть куда-нибудь! — разозлился Роткир. — Мы сейчас куда идём? На что надеемся? Это ты наученный, привык рогом упереться и ломить до Алой Реки, а я человек простой, мне надо — я беру. И вообще, Река не в ту сторону. Вот и полетели бы людей искать.
— Хочешь сказать, ты бы сумел вот так запросто выпить кровь из первого попавшегося человека? — спросил Кастилос.
— А хочешь сказать, нет? Мужик, ты забыл, с кем разговариваешь. Я вырос там, где, чтобы выжить, нужно у голодающих корки хлеба изо рта выдергивать. А потом уже учиться сытых бить, да мясо отбирать. Это тебе не в деревне коров за сиськи дергать.
Кастилос промолчал, но Ирабиль почувствовала, что очередное упоминание о деревне было ему неприятно. Кастилос сделал всё, что мог, чтобы оставить прошлое в прошлом. И она привыкла к нему такому: сильному вампиру, умеющему вести себя изысканно и готовому умереть, спасая от смерти ее. Однако у прошлого есть одна отвратительная черта: что бы ты ни делал, оно уже случилось, и его не перепишешь. И где-то там, внутри, Кастилос навеки останется деревенским мальчишкой, повстречавшим в лесу охотницу Эмкири. А она, Ирабиль, останется сумасшедшей девчонкой, сбежавшей из дома, чтобы спасти Левмира.