— Да, страшная кара, — пробормотала она с хорошо рассчитанной толикой безразличия и щепоткой усмешки.
Эрлот всё это время смотрел на Ареку, и та под его взглядом то краснела, то бледнела.
— Простите, господин, — прошептала она.
Ее ноги дрогнули. Наполовину добровольно, наполовину от накатившего бессилия она чуть не упала на колени, но Эрлот подхватил ее. Арека обнаружила себя в его объятиях, и дыхание на миг перехватило.
— Не за что извиняться, — прозвучал над ухом голос, исполненный жуткой нежности. — Даже людям нужны развлечения. Быть может, в особенности людям. Я благодарен за то, что ты не стала досаждать мне этой идеей и устроила всё сама. Ты не нарушила моих запретов. И за хорошее поведение я тебя вознагражу.
Эрлот оставил Ареку, повернулся к лордам. Они, за исключением Атсамы, погасившей, наконец, огонь, всё ещё стояли.
— Раз уж здесь прозвучало имя Ливирро, уделим ему пару слов. Граф умудрился выжить. Он с небольшим отрядом людей и вампиров движется сюда. На объявление войны это позорище не слишком похоже. Должно быть, хочет покаяться и предложить свои услуги, в которых нет нужды. Союзник, которому нет веры, опаснее врага. Каммат, я хочу, чтобы ты с этим разобрался.
Седая нечёсаная голова склонилась, выражая согласие и покорность.
— И последнее. — Эрлот опустил взгляд на Атсаму и протянул ей руку. — Герцогиня Атсама! Я предлагаю тебе создать Союз Вечных. Присоединиться ко мне на вершине мира. Что ответишь?
Каммат вздрогнул, но едва ли кто-то, кроме Ареки и, может быть, Эрлота заметил это. Олтис простодушно выпучил глаза. Ринтер посерел и приоткрыл рот, но тут же потрудился придать лицу бесстрастное выражение.
Атсама встала. Арека хорошо знала подругу, научилась с легкостью ориентироваться в десятках её личин и обличий. Знала, что где-то там, глубоко внутри, она оставалась девчонкой Анитти из рыбацкой деревни. Каких усилий ей стоило не бросить на Ринтера торжествующий взгляд! Арека сделала это за неё.
Герцогиня выглядела безупречно: польщенная, чуть взволнованная, сознающая честь и ответственность.
— Разумеется, я отвечу согласием, — сказала она, коснувшись ладони Эрлота. И добавила, уже не как герцогиня и будущая королева, но как давняя знакомая Эрлота: — Долго же вы думали, ваше величество.
— Дела, — улыбнулся Эрлот. — Заботы.
Он поднес к губам ладонь Атсамы и поцеловал её пальцы.
— Половина всего, чем я когда-либо буду владеть, принадлежит тебе, — сказал он. — То есть, половина мира. Но, по давней традиции, я хочу сделать тебе ещё один подарок в честь заключения Союза. Арека, подойди.
Не смея поверить услышанному, Арека сделала два крохотных шага вперед. Вот и её рука оказалась сжатой ледяными пальцами господина. Он свел вместе ладони Ареки и Атсамы.
— Она твоя.
Атсама захлопала ресницами, изображая удивление.
— Правда?
— Как только проведем ритуал, и при одном условии, которое мы с тобой обсудим наедине. Потом ты сможешь делать с ней все, что угодно.
— Все-все? — прищурилась Атсама.
Эрлот кивнул:
— Если захочешь, я велю одному из перворожденных графов дать ей кровь.
Арека подавила все, что могла, наружу вырвалась легкая дрожь и робкая улыбка. Лишь одна неприятная мысль червячком вгрызалась в сердце. Что это за условие, о котором Эрлот не пожелал говорить вслух? Что он заставит сделать Атсаму? Что-то такое, после чего радость превратится в боль?..
В тот день, когда началась служба Мэролла, он услышал от новоиспеченного короля обидные слова. Эрлот бросил его в числе других баронетов в атаку на Храм, и когда останки «воинства», разбитого берсерками, вернулись, сказал, что все они допустили одну большую ошибку: приняли дар. Многие тогда опустили глаза, но не Мэролл. Возможно, отчасти поэтому Эрлот назначил его командиром сброда и отдал единственный приказ: стоять лагерем у Храма и ждать, когда оттуда выйдет принцесса.
Потянулись дни, в течение которых Мэролл надеялся выслужиться. Он не спал, смотрел в сторону Храма и порой видел на его крыше крохотную фигурку с развевающимися злато-серебряными волосами. Но дни прошли, и потянулись месяцы.
Месяцы, в течение которых Мэролл сходил с ума от безделья, срывал злость на подчиненных, душил бунты, мало чем отличающиеся от привычного времяпрепровождения, и однажды заметил, что поползли годы.
Он злился, он смеялся, сомневался и верил. Он понимал, что Эрлот попросту забыл о нем, вышвырнул, как ненужную вещь. Но все же хотел верить, что стояние у Храма — испытание. Так сильно хотел верить, что поверил.