Как будто того было мало, Айри продолжала:
— Нивиэн. Так её звали. Она была из тех, кто откликнулся на зов, и после этого о ней не слыхали. Подобно остальным людям Солнца, она появилась из ниоткуда и исчезла в никуда. Всё, что осталось, — портрет и имя.
— Нивиэн? — пробормотал Левмир. В голове всё перемешалось, и из этой каши не спешили вылепливаться связные мысли.
— Река стерла ей память, — объяснила Айри. — Об этом же говорили в сурии, помнишь?
— И Река дала ей настоящее имя, — прошептал Эмарис.
— Всё ещё будешь смеяться над древней сказкой? — улыбнулась Айри.
Эмарис с трудом оторвал взгляд от портрета, посмотрел на княжну. Голос его прозвучал спокойно, но Левмир, успевший хорошо узнать старого вампира, мог представить, каких усилий ему стоит это спокойствие при бьющемся сердце.
— Всё, что я вижу, — портрет и имя. Я видел Реку. Я видел тех, кто дошел до нее и вернулся. Но убедить меня в том, что бездушное светило создает жизнь по своему усмотрению, эта книжка не смогла.
Эмарис вышел. Левмир не ожидал от него такого. Если бы слова Эмариса соответствовали его мыслям, он бы остался, несмотря на то, что портрет причинял ему боль. Но Эмарис предпочел покинуть каюту. И когда дверь за ним закрылась, оказалось, что Торатис исчез ещё раньше. Тихо, незаметно. Левмир и Айри остались наедине, а между ними лежала книга с портретом Нивиэн. Матери Ирабиль.
Айри мельком взглянула в глаза Левмиру, но, не найдя там того, что искала, потупила взор. Стояла молча, не знала, что делать и говорить дальше. Левмир отвернулся от рисунка. Руки сами начали действовать, а разум присоединился к ним лишь тогда, когда все листы «сказки», разбросанные на столе, оказались в папке. В этот миг руки дрогнули, замерли. Но разум отдал приказ, и пальцы завязали тесьму. Левмир открыл пустующий ящик стола, бросил папку туда и закрыл.
— Что будет с Зябликом?
В гнетущей тишине голос Айри прогремел громом. Левмир пожал плечами, не сводя глаз с лакированной поверхности стола.
— Несладко придется, когда все узнают, что Покровительница пропала.
— Я прошу перевести его на другой корабль.
— Он ведь потерял судьбу. С чего вдруг такая забота?
— Я тоже теряла судьбу. И обо мне позаботились. Он, как и я, потерял судьбу не по своей воле.
— А остальные? Те, кого ты убила?
Айри посмотрела на Левмира, теперь её глаза вновь пылали.
— Я не хотела их убивать. — Тихий голос контрастировал с взглядом. — Хотела лишь напугать и ослабить, ну и поесть. Но ты знаешь, что с укусом чувствуешь человека. И то, что я чувствовала в них…
Левмир кивнул, отошел от стола.
— Попробую что-то сделать, поговорю с князем. А пока тебе нужно где-то устроиться.
Айри фыркнула:
— Я могу отоспаться на рее вверх ногами. Или облачком тумана в трюме. Я не доставлю хлопот.
Левмир уже взялся за ручку двери, но, различив горечь в словах княжны, замер.
— Нет… Ложись на мою койку.
— Спасибо за предложение, но…
— Это не ради тебя, Айри. Почему-то так надо мне.
Молчание. Айри думала, искала подходящие слова.
— А ты?
— Я проведу ночь снаружи, все равно не усну. Если вернусь — не потревожу. Спокойной ночи.
Теперь он отворил-таки дверь, но прежде чем ушел, в спину ему прилетело:
— Извини. Я знала, что тебе будет тяжело узнать.
— Знала? — повернулся Левмир. Айри кивнула с серьезным видом:
— Конечно. Я ведь знаю, что ты дурак. Но рано или поздно Солнце прольет свет на твой разум, и ты удивишься, в какой тьме жил до того часа. Спокойной ночи.
Левмир оставил её одну, ничего не сказав в ответ.
Она покачала головой, отвернулась.
«Князь князей» стал фарватером. Вскоре после появления Айри Торатис отдал приказ вывести корабль в арьергард армады. Эмарис полагал, что князь хочет одиночества, но на корабле слишком много людей. Поэтому он делает одиноким корабль. Ещё там, в оставшемся за кормою княжестве, Торатис просил Эмариса передать ему дар. Тогда Эмарис считал это нелепой блажью, но теперь, видя, как грузная фигура застывает в неподвижности на носу корабля и смотрит за горизонт, туда, где поджидает смерть, он понимал, что в глубине души Торатис давно был вампиром. Тем, кто пьет кровь и жизнь других ради собственной силы. И все же Эмарис не хотел обращать его, сам не зная, почему.