Я пятился до тех пор, пока дом не пропал из виду, потом развернулся и побежал.
Бежал всю ночь, плакал, смеялся, но не остановился ни разу.
А к утру, когда взошло солнце, я выскочил из леса в родную деревню. Эмкири умерла, — понял я в тот миг. И её волшебство закончилось. От этой мысли, от усталости, от того безумия, что прошло через мою голову, я потерял сознание, и меня подхватил на руки человек, который проходил мимо. Кузнец. Его звали Ратканон.
Кастилос замолчал. Ирабиль кусала губы, думая, что бы сказать, как утешить, и будет ли уместно хотя бы коснуться его лежащей на столе ладони.
— Значит, — сказал Роткир, — ты разок таки кувыркался с Эмкири-охотницей?
Кастилос и принцесса посмотрели на него. Ирабиль пыталась заставить себя не верить ушам: ну не мог же он на самом деле сморозить такое!
Роткир одобрительно кивнул:
— Уважаю, что сказать. Мужик.
Потом он зевнул и поднялся из-за стола. Добрел до одной из коек и рухнул на нее. В мире Роткира не существовало сложных чувств и переживаний. Самое сложное, что он испытывал, — это внезапное превращение в вампира. А вся история Кастилоса была для него пустым звуком. Любил Эмкири? Ну, у вас же было, так что все отлично. Убил ее? Ну, она же убила бы тебя, так что ты прав. Дом сгорел, а теперь стоит на месте, как ни в чем не бывало? Ну, стоит же. Главное, чтоб не сгорел, пока мы здесь.
Кастилос тоже встал. Молча собрал посуду со стола, пошел к выходу.
— Погоди, — пролепетала Ирабиль. — Давай, я…
— Не нужно. Хочу побыть один. Ложись спать, ты устала.
Когда дверь за ним захлопнулась, принцесса ещё раз огляделась. Была здесь и лохань, и несколько котелков, в которых можно было бы нагреть воды. Она углядела даже веревку, на которую можно было бы повесить простыню и помыться, не боясь привлечь чужих глаз. Но стоило лишь подумать обо всех этих хлопотах, как глаза начинали слипаться.
«Завтра, — пообещала себе Ирабиль. — Завтра — всё, а пока — спать».
Она забралась на тёплую печь, свернулась там клубочком и тут же уснула. Успела лишь подумать, какое же это великое благо, данное людям: усталость. Можно просто закрыть глаза и провалиться в небытие. Без мыслей. Без снов. Без страха.
Ирабиль думала, что проснулась раньше всех. Серенький полумрак ещё только стряхивал с себя черноту, позволял раздевать себя тонким лучам, проникающим сквозь щели в ставнях.
Они жили здесь уже неделю, и каждый день дом менялся. Появлялись двери, ведущие в новые комнаты. Потемневшие от времени, рассохшиеся доски превращались в новые, желтые, благоухающие смолой и приятные на ощупь. Порой принцессе казалось, что она сходит с ума, и она бы уверилась в этом, если бы не рассказ Кастилоса.
За ночь печка подостыла, но подстилка, на которой уснула Ирабиль, ещё позволяла нежиться, продлевая ночное забытье. Надо вставать… Затопить печь, приготовить завтрак, помыться, прибраться… Припасы заканчиваются, надо бы придумать что-нибудь… Как-то сам собой водоворот дел, знакомых со времен старательского поселка, закружился в голове. И никаких тебе войн, никаких целей — дойти во что бы то ни стало. Только жить, день ото дня, совершать одни и те же действия, наблюдать, как день сменяет ночь, зима — лето, смерть — жизнь…
Пугала ли смерть людей? Пугала, Ирабиль знала точно, но явно страх был не таким острым, как у вампиров. Из-за чего грустить человеку? Что не найдется, кому урожай собрать? Так для того детей плодят, всегда руки отыщутся, чтоб подхватить. Что не успел чего-то? Но чего?.. Вот она, вся жизнь, от зари до зари. Лишь те, кто уходил в города, надеясь вырвать или выклянчить кусок повкуснее у вампиров, должно быть, по-настоящему боялись смерти. Этим людям завтра могло принести все, что угодно: удачу, крах, любовь, смерть… И ещё бродяги, те, что без своего угла скитаются, тоже боятся — что не дойдут куда-то, не поспеют.
Вот как они.
Ирабиль вздохнула. Если бы сейчас кто-то спросил, хочет ли она всю жизнь провести в этом домике, забыв об остальном мире, она бы промолчала. Лишь по одной причине: все существо её вопило: «Да!», и даже сердце заходилось восторженным боем, но тоненький голосок в голове упрямо твердил: «Нет!» — и размытое, неясное тлело в памяти лицо Левмира.
Вот бы он пришел сюда… Левмир, в глазах которого постоянно горела жажда дойти, успеть, достичь. Но чего достичь? Они ведь смотрели в Монолит. Всё было достигнуто ещё тогда, и не надо было вовсе тащиться дальше. Ради чего? Три года — прочь из жизни, оказались по разные стороны земли, да ещё и ролями поменялись. Она теперь — человек, он — вампир…