Для Линды это было ново, и она принялась жаловаться:
— Ты просто не поверишь — какие кругом очереди. Возле мясных прилавков поставили вышибал. Электронные считывающие устройства, правда, уже работают. Это настоящее счастье — не надо ждать, пока кассиры подсчитают стоимость покупки вручную. Но все же некоторых людей кассы не пропускают.
После девятого июня у многих лондонцев можно было заметить красноречивый рубец выше запястья. Этим людям пришлось вживить новые идентификационные имплантаты, поскольку прежние «поджарились» в тот день, когда солнце палило так немилосердно.
— А воды в бутылках так и нет, — вздохнула Бисеза.
— Пока нет, — кивнула Линда и машинально включила краны над кухонной раковиной. Никакого толку. Солнечная буря вызвала коррозийные токи в далеко не новых трубах лондонского водопровода. Так что даже если удавалось запустить насосы, во многие районы города воду смогли бы подать только тогда, когда инженеры и сообразительные роботы-«кроты» восстановят водопровод.
Линда тоже вздохнула.
— Похоже, опять придется идти на колонку.
В одном из углов софт-уолла возникла картинка — вид Лондона с высоты птичьего полета. На это изображение наложилась схематическая карта, на которой были отмечены районы, где произошло отключение электричества. Вспышками были обозначены места бунтов, ограблений и прочих беспорядков. Синие стрелочки обозначали водонапорные колонки. Большей частью то были районы вдоль берега Темзы. Бисезу странным образом тронуло то, как старинный город все же пытается противостоять беде. Задолго до того, как римляне основали Лондон, кельты рыбачили на Темзе, плавая по ней на своих плетеных лодочках. И вот теперь, в двадцать первом веке лондонцев снова потянуло к родной реке. Линда посмотрела на свои ладони, покрытые мозолями.
— Знаешь, Бис, — призналась она, — с покупками я управлюсь. Но я не отказалась бы, если бы ты помогла мне таскать воду.
— Нет, — мгновенно отказалась Бисеза. Немного подумала и покачала головой. — Прости. — Она невольно бросила взгляд на Майру, безраздельно погруженную в созерцание бесконечных перипетий «мыльной оперы». — Я пока еще не готова выходить из дома.
Линда, продолжавшая выкладывать из пакетов продукты, проговорила нарочито спокойным голосом:
— Я попросила совета у Аристотеля.
— Насчет чего?
— Насчет агорафобии. Это состояние намного более распространено, чем мы привыкли думать. Да и как можно узнать о том, что кто-то является пленником в своем собственном доме? Ведь ты этого человека никогда в жизни не увидишь! Но это лечится. Группы психологической поддержки…
— Лин, я ценю твою заботу. Но у меня нет никакой агорафобии. И я не сошла с ума.
— Тогда что же…
Бисеза смущенно проговорила:
— Просто мне нужно еще немного времени.
— Если понадоблюсь тебе — я на месте.
— Знаю.
Бисеза вернулась к своему бдению рядом с Майрой.
Может быть, она и вправду не сошла с ума. Но она не могла объяснить Линде ничего, не могла рассказать ей обо всем том странном, что с ней произошло.
Она не смогла бы втолковать сестре, как случилось, что она, выполняя обычное задание по патрулированию территории в составе группы миротворцев ООН в Афганистане, неожиданно оказалась заброшенной за стены пространства и времени. Как ей пришлось строить совершенно новую жизнь на диковинной новой планете, словно бы скроенной из лоскутков, — на планете, которую они назвали «Мир». И как непостижимым образом она оказалась дома, пролетев через калейдоскоп еще более странных видений.
А еще она не смогла бы объяснить своей двоюродной сестре самую удивительную подробность из всего, что с ней приключилось: как это могло произойти, что она находилась на службе в Афганистане восьмого июня две тысячи тридцать седьмого года, а дома, в Лондоне, очутилась на следующий день, девятого июня, — в тот день, когда разразилась солнечная буря. При этом, насколько ей помнилось, между этими двумя датами прошло более пяти лет.
По крайней мере, она возвратилась к Майре — своей дочери, которую считала безвозвратно потерянной. Но для Бисезы прошли годы, а Майра повзрослела всего на один день. И Майра, изучавшая мать взглядом брошенного ребенка, конечно, замечала неожиданные проседи в ее волосах и морщинки, залегшие вокруг глаз. Между ними возникла пропасть, которая могла никогда не затянуться.
Из прошлой жизни Бисеза была вырвана настолько властно и неожиданно, что теперь не могла избавиться от страха, что это может случиться снова. Вот почему она не хотела выходить из квартиры. Она боялась не открытого пространства; она боялась потерять Майру.
Через несколько минут Бисеза прошептала команду Аристотелю. Искусственный интеллект возобновил старательный поиск во всемирных новостях и базах данных. Девятое июня стало днем глобальной катастрофы. Еще ни одна солнечная буря не вызывала последствий такого страшного масштаба. Через несколько дней даже Аристотелю, при его могучем запасе энергии, стало сложно справляться с потоком слов и изображений. Но как ни старался, он не сумел найти ни единого упоминания о серебристом шаре, который Бисеза увидела над Лондоном в то тяжелое утро, — о шаре, который товарищи Бисезы с планеты Мир назвали бы Оком. Даже в такой день, как девятое июня, подобный объект над Лондоном не должен был остаться незамеченным. Его могли принять за НЛО, о нем должны были напропалую трещать в выпусках новостей. Но никто о нем не сообщал. Бисеза до глубины души была напугана тем, что шар увидела только она одна. Потому что это означало, что Первенцы — та сила, которая таилась за Оком, из-за которой все случилось с Бисезой и со всей планетой, — чего-то хотят от нее.
9
Посадка на Луну
На третий день пути Луна на фоне черного неба стала громадной. Шиобэн приходилось вытягивать шею, чтобы выглянуть в маленький иллюминатор «Комарова», изготовленный из прочнейшего противометеоритного стекла. Но когда она нашла взглядом стройный серп Луны, то ощутила дрожь волнения.
«Как же все это странно, — подумала она. — Полет как полет. Лопаешь жуткую «самолетную» еду, мучаешься тошнотой от укачивания, осваиваешься с хитрым устройством туалетов, рассчитанных на невесомость, — и вдруг тебе навстречу из мрака выплывает Луна».
Луна с холодным изяществом словно бы силой пробивалась в ее сознание.
Но удивительнее всего было то, что даже здесь, в пассажирском салоне шаттла «Комаров», совершавшего полеты между Землей и Луной, работал ее мобильный телефон.
— Пердита, пожалуйста, попроси профессора Грэфа, чтобы он заменил меня как научного руководителя Билла Кэрела.
Билл был одним из студентов-дипломников, занимался спектральным анализом структур антиэнергии. Человек он был резковатый, но очень талантливый, и Шиобэн надеялась, что старина Джо Грэф это увидит и оценит.
— О, и еще попроси Джо, чтобы он передал в редакцию гранки моей последней статьи для «Астрофизического журнала». Он знает, как это делается. Что еще? Когда я последний раз пыталась завести машину, она не работала.
Страшная катастрофа девятого июня нанесла тяжелые травмы не только людям, но и машинам, оснащенным искусственным интеллектом. Даже несколько месяцев спустя многие устройства восстанавливались с трудом.
— Наверное, ее неплохо было бы еще немного подлечить… Что еще?
— У тебя талон к дантисту, — напомнила ей дочь.
— Да, верно. Черт. Хорошо, позвони и скажи, что меня не будет.
Шиобэн потрогала кончиком языка нездоровый зуб и задумалась о том, на каком уровне находится стоматологическая служба на Луне.
Ее студенты, ее автомобиль, ее зубы… Эти фрагменты жизни в Милтон Кинес, где она заведовала кафедрой в Открытом университете, теперь казались такими мелкими и абсурдными. Но как только она преодолеет межпланетное пространство, обычная жизнь продолжится. Надо сосредоточить свои силы на том, чтобы все удержать и исправить. Ей нужна была та жизнь, к которой можно вернуться.