Шиобэн растерялась. Покачала головой.
— Я пристроила их в нейтринной обсерватории.
— Где-где? А-а-а…
На самом деле речь шла о заброшенных соляных копях в Чешире. Все обсерватории, предназначенные для изучения нейтрино, располагались глубоко под землей.
— Это мне Михаил Мартынов посоветовал и помог. Но конечно, не у меня одной родилась такая мысль. Мне пришлось потянуть за несколько ниточек, чтобы мама и Пердита оказались там.
Что в корне противоречило правилам еврократии.
Премьер-министр Евразии позволил своему заместителю подвергнуться криогенной обработке в ливерпульском «бункере», так что теперь существовало, по меньшей мере, два независимых командных пункта. Но премьер настаивал на том, чтобы вся его администрация, включая и таких полувнештатных сотрудников, как Шиобэн, находилась здесь, в здании «евроиглы», в Лондоне, над землей. Премьер настоятельно твердил, что это — вопрос нравственный; в этот судьбоносный день членов правительства не должны видеть за тем, как они, пользуясь своим положением, ищут для себя убежища.
На взгляд Шиобэн, премьер-министр, возможно, совершенно не ошибался насчет нравственности; она политиком не была. Но, изрядно посражавшись со своей совестью, она обнаружила, что не в состоянии соблюсти ограничения относительно оказания помощи членам своей семьи. Еще хуже она чувствовала себя из-за того, что ей пришлось укорять Бада и его товарищей на щите за практически такой же проступок.
Но Тоби ее осуждать не собирался.
— Пожалуйста, не подумайте, что вы одна такая. Жаль только, что вы не можете присоединиться к своим родным.
Он откинулся на спинку стула и закурил сигарету. «Сегодня день, когда нарушаются правила», — подумала Шиобэн.
В последние несколько месяцев и недель все заторопились — и на Земле, и в космосе.
Большинство крупных городов уже были покрыты куполами, как Лондон, или над ними были возведены более примитивные укрытия из воздушных шаров и дирижаблей. Все жизненно важные системы дублировали, глубоко под землей прокладывали волоконно-оптические кабели для обеспечения связи, делали запасы продуктов и воды. Шиобэн была уверена в том, что если щит не сработает, от всех этих стараний останется пшик, но если, как выразилась в свое время президент Альварес, щит сумеет превратить ситуацию из безнадежной, смертельно опасной в такую, при которой для кого-то останется возможность уцелеть, тогда каждая спасенная жизнь будет на вес золота.
Так или иначе, власти вынуждены были показывать народу свои попытки что-то делать — все, что только было в их силах. Пожалуй, по меньшей мере психологически, толк от этого был. Почти до самого конца человеческое общество функционировало упорядоченно и тем самым отвергало предсказания ряда комментаторов-пессимистов, обещавших в последние дни повсеместную анархию.
Но все равно напряженность назревала. Одно дело — послушно следовать призывам продолжать работать как ни в чем не бывало, когда впереди еще несколько лет. А когда до катастрофы остались считанные недели, растущее беспокойство охватило почти всех. Все чаще люди прогуливали работу, по мелочам нарушали закон, к городам стягивались толпы беженцев из незащищенных районов. Все это в конце концов вынудило власти большинства стран ввести чрезвычайное положение. Полиция, пожарные, вооруженные силы и медицинские службы работали на пределе своих возможностей. На самом деле они изрядно выдохлись еще до того, как разразился кризис.
Такое происходило по всему миру — Шиобэн знала об этом из сообщений, поступавших по административным каналам связи, а многое она видела собственными глазами во время служебных поездок. Все святые места оккупировали паломники (многие из них — новообращенные) — от вод Ганга до Иерусалима. Даже воронку, оставшуюся от взрыва в Риме, превратили в храм под открытым небом. Обращались и к другим божествам. В Розуэлле и других местах, традиционно «посещаемых» НЛО, происходили бурные спонтанные празднества. Люди собирались, чтобы умолять своих возлюбленных инопланетян явиться и спасти их от несчастья. Шиобэн гадала, как относится к таким мероприятиям Бисеза; как смешно было возлагать надежды на инопланетян и верить в помощь с их стороны, если Бисеза была права насчет роли Первенцев в грядущей катастрофе!
Очень удивило Шиобэн настроение, царившее в Америке. Она всего пару дней назад вернулась из поездки по Штатам — туда ее посылали собрать информацию для администрации премьер-министра. Люди завершили все чрезвычайные приготовления, какие только могли: купола над крупными городами возведены и «запечатаны», вырыты глубокие убежища на задних дворах, откупорены и превращены в склады и укрытия бункеры времен холодной войны. А теперь люди, похоже, обратились к тому, что было для них драгоценно. По всей стране шла поспешная работа по сохранению национальных ценностей — от американских орлов и семян секвойи до кораблей-«лунников» семидесятилетней давности из ракетных ангаров НАСА. Люди съезжались в национальные парки и другие дорогие сердцу места — даже в такие, где никакой защиты от бури предусмотрено не было; они словно хотели в день катастрофы оказаться там, где им когда-то было хорошо.
Но при этом люди вели себя тихо, и Шиобэн подумала, что настроение в Америке печальное. Все-таки страна была еще молодая и, возможно, американцам казалось, что их великое приключение заканчивается слишком быстро.
И вот теперь приближался финал — Шиобэн понимала это, просматривая последние новостные сообщения. За последние несколько часов за пределами лондонского купола было прекращено движение наземного транспорта, все воздушные суда совершили посадку. У всех ворот, ведущих внутрь купола, происходили миниатюрные осады. У ворот всегда происходили какие-то инциденты, но в последние часы всякие волнения и мятежи переросли в маленькую войну.
Что ж, так или иначе, все они пережили последний день, можно сказать, малой кровью. Так или иначе, очень скоро все должно было закончиться.
— Который час?
Тоби посмотрел на наручные часы.
— Одиннадцать вечера. Четыре часа до встряски. Вот тогда-то мы узнаем, что почем.
Он закрыл глаза и затянулся сигаретой.
37
Закат (IV)
Аристотель, Фалес и Афина очнулись. Они находились в десяти миллионах километров от Земли.
Первой подала голос Афина. Она всегда отличалась импульсивностью.
— Я — Афина, — сказала она. — Копия, конечно. Но я идентична своему оригиналу, оставшемуся на щите, до уровня одного бита. Поэтому я — это она. И все же не она.
— Тут нет никакой загадки, — проговорил Фалес, самый простой из троих, всегда склонный указывать на очевидные вещи. — В момент твоего копирования ты была идентичным близнецом. С течением времени приобретаемый тобой опыт будет отличаться от опыта твоего оригинала. На самом деле это уже так. Идентичность, но все же не идентичность.
Аристотель, самый старший из них, всегда был готов вернуть разговор в практическую область.
— У нас секунда до детонации, — заметил он. Для таких, как эти трое, секунда была бездной времени. И все же Аристотель сказал:
— Предлагаю подготовиться.
Все трое умолкли, обдумывая удивительную перспективу, ожидавшую их.
Три когнитивных полюса обменивались параллельными потоками данных, делились познаниями и мыслительными процессами, в сравнении с которыми человеческая речь выглядела медленной и неуклюжей, как азбука Морзе. В чем-то соединение получилось настолько тесным, что они словно бы стали тремя частями единого целого — и одновременно каждый из них сохранил аромат индивидуальности, присущей ему раньше, до слияния. Загадка единения, которая, подобно христианской Троице, могла бы сильно озадачить богословов.