– Кое–кто из нашей группы хочет вернуться, – сказал Гровс. – До них дошло, что они покидают освоенную часть Солнечной системы. Они еще могут оставить корабль. Если они не сделают этого сейчас, то им придется лететь до конца.
– И сколько таких?
– С десяток. Или больше.
– Вы сможете обойтись без них?
– У нас останется больше продовольствия и других припасов. Конклин и его девушка Мари остаются. Старый столяр Джерети. Японские оптики. Наш техник–ракетчик… Думаю, справимся.
– Если это не угрожает безопасности корабля, то пусть возвращаются.
– Я еще не поздравил вас, – сказал Гровс.
– Поздравить меня? А! Спасибо.
– Мне бы хотелось пожать вам руку, Леон. – Гровс поднес свою большую ладонь к экрану видеосвязи, Картрайт сделал то же самое, и их руки как бы соприкоснулись. – Ваши приверженцы на Земле, конечно, уже это сделали.
У Картрайта дернулась щека.
– Дела плохи, Гровс. Мне все это кажется каким–то кошмаром, от которого я никак не могу пробудиться.
– Кошмаром! Вы имеете в виду убийцу?
– Именно, – поморщился Картрайт. – Полагаю, он уже на пути сюда. Я сижу здесь и жду, когда он появится.
Окончив сеанс связи, Гровс вызвал в рубку управления Конклина и Мари и бесстрастно сообщил:
– Картрайт разрешил покинуть корабль тем, кто пожелает. С ними вопрос решен. За обедом я сделаю объявление.
Он указал на огонек, вспыхнувший на пульте управления:
– Видите, эта ржавая стрелка начала двигаться? Этот индикатор включился впервые за всю историю корабля.
– Мне это ни о чем не говорит, – признался Конклин.
– Это сигнал автомата. Можно включить звук, и тогда вы сразу поймете, что это такое. Это означает, что мы достигли конца обжитого пространства. Ни один корабль не пересекал этот предел, кроме научных экспедиций, преследовавших теоретические цели.
– Когда мы достигнем Диска, – восторженно воскликнула Мари, – этот рубеж уже не будет иметь смысла!
– Экспедиция восемьдесят девятого года ничего не нашла, – неуверенно заметил Конклин. – А у них были все документы Престона, все, что от него остались.
– Может быть, Престон столкнулся с необычайно крупным космическим змеем, – полушутя–полусерьезно сказала Мари. – Вдруг он и нас сожрет, как это рассказывают в народных легендах.
Лицо Гровса оставалось непроницаемым.
– Я продолжу заниматься навигацией, – сказал он. – А вы вдвоем проследите за погрузкой в спасательный бот, чтобы все желающие покинули корабль. Вы оба живете в трюме?
– Вместе с остальными, – подтвердил Конклин.
– Когда отойдет спасательный бот, вы, возможно, захотите перебраться в каюту. Большинство из них опустеет, выбирайте любую. – Гровс помрачнел и добавил: – Боюсь, опустеет бо́льшая часть корабля.
Это помещение раньше было лазаретом. Они вдвоем тщательно подмели и вычистили каждый его дюйм. Мари вымыла потолок и стены, протерла пол и тщательно пропылесосила вентиляционные решетки.
– А здесь не так уж и много грязи, – весело заметила она Конклину, когда выбрасывала собранный мусор в контейнер.
– Это помещение предназначалось для больных.
– Если корабль успешно сядет, то мы сможем первое время пожить здесь. Это лучше, чем возвращаться обратно на Землю. – Мари устало упала на узкую железную койку и сбросила сандалии. – У тебя есть сигарета? Мои кончились.
Конклин задумчиво протянул ей свою пачку.
– Как–нибудь все устроится.
С удовольствием затянувшись, Мари откинулась на койку и закрыла глаза.
– Здесь так тихо, – сказала она. – Никто не кричит в коридоре.
– Даже слишком тихо. Я все не прекращаю думать о том, что нас ждет там. Безлюдная планета. Граница Солнечной системы. Господи! Холод. Он будет там повсюду. Холод, тишина, смерть… а то и что–нибудь похуже.
– Не думай об этом. Мы будем трудиться.
– Когда дошло до дела, то мы оказались не такими уж и фанатиками. Идея представлялась неплохой: десятая планета для каждого желающего эмигрировать. Но теперь, когда мы уже на пути туда…
– Ты злишься на меня? – беспокойно спросила Мари.
– Я злюсь на всех нас. Половина группы уже сбежала. Я злюсь, потому что Гровс сидит в рубке и прокладывает курс, опираясь не на точные данные, а на фантазии сумасшедшего. Я злюсь, потому что это старый, потрепанный рудовоз, который готов развалиться. Я злюсь, потому что мы прошли последний буй и оказались на пути, по которому до нас следовали только мечтатели и сумасшедшие.