— Существует такая наука — о перемещении вещей, — сказал я.
— Встань сейчас же и принеси!
— Гурам, принеси, пожалуйста, лежак, — вон он! — попросил я.
— Ты отдал, ты и принеси! — огрызнулся Гурам.
Девушка вышла из воды и направилась к лежаку.
Гулико посмотрела на нее, потом на меня.
— Ты ей отдал мой лежак?
Я промолчал.
— Почему?
— Не знаю...
— Кто она?
— Не знаю...
— Не знаешь?
— Нет.
Девушка поняла все. Она быстро встала, схватила лежак и подтащила к нам. Я был готов провалиться сквозь землю.
— Извините, — сказала девушка, — я взяла без разрешения.
— Пожалуйста! Он нам не нужен! — ответила Гулико.
— Нам тоже, — улыбнулась девушка.
— Тем более! — сказала Гулико.
— Что тем более? — не поняла девушка.
— Ничего. Можете взять себе!
— Но он не нужен нам, мы уходим.
— Тогда сдайте лежак дежурному и не забудьте возвратить мой студбилет. Зовут меня Гулико, фамилия — Цибадзе.
— Гулико! — взмолился я.
— Отвернись!
Я отвернулся, а когда снова обернулся, не было ни девушки, ни лежака, ни Гулико... Ее платье мелькнуло у выхода с пляжа.
— Пойду и я, — сказал Гурам.
— Подожди, посмотрим на закат.
— Кто же проводит Гулико?
— Не уходи.
— Странный ты человек, просто кретин какой-то, — вздохнул Гурам и сел.
Я поискал глазами виновницу моей беды. Она одевалась. С поднятыми вверх руками и чуть согнутой в коленке ногой девушка напоминала античную фигуру. Парень взял под мышку злополучный лежак и направился к выходу. Поправляя платье, девушка вдруг обернулась. Наши глаза встретились. Она улыбнулась. Я ответил улыбкой.
— Нет, не такой уж ты кретин! — понимающе произнес Гурам и снова вздохнул.
Солнце уже коснулось воды. От горизонта к берегу потянулась ослепительно сверкающая золотая тропинка. Мне захотелось побежать по этой тропинке, успеть коснуться рукой солнца, пока оно не скрылось за горизонтом. Желание было так сильно, что я даже привстал. Гурам сидел не двигаясь и задумчиво смотрел на солнце, которое все глубже опускалось в море. Вдруг он вскочил и сломя голову помчался к бульвару. Он бежал широкими шагами, увязая в песке, падая, снова подымаясь, пока не скрылся из глаз. Вернулся Гурам так же неожиданно, задыхаясь, подбежал к берегу и положил па солнечную тропинку огромный синий цветок гортензии. Потом он растянулся на песке рядом со мной и, с трудом переводя дыхание, сказал:
— Я подарил солнцу цветок! — И счастливо улыбнулся.
Я молча кивнул головой. Теперь в воде виднелся только узкий серп солнца, и красный его луч был похож на вытянутую золотую руку, на кисти которой покоилась синяя гортензия. Потом солнце исчезло в море, и в наступивших вдруг сумерках растворилась золотая рука с цветком...
— Смотри, Гурам, солнце унесло цветок!
Гурам улыбнулся.
— Солнце унесло цветок...
В фойе «Интуриста» не было ни одного свободного кресла. Я огляделся, но не нашел Гулико. Подниматься наверх не хотелось.
— Спустимся в кафе, — сказал я Гураму.
— А Гулико?
— Позвоню.
— Может, поднимешься к ней?
— Нет, позвоню.
— Как хочешь...
Я подошел к окошечку администратора и взял телефонную трубку.
— Привет, Темо! — поздоровался со мной администратор.
— Здорово, Саша!
— Значит, так: ты перейдешь в другой номер...
— Это почему же?
— Так. Приехали иностранцы.
— Да что вы, в самом деле! Приехали, уехали! Надоело таскаться из номера в номер! Нашли козла отпущения!
— Ничего не поделаешь, звонили сверху!
— А ты бы ответил снизу, что номер занят!
— Не поможет!
— Ну и черт с вами! Никуда я не уйду!
— Выведут!
— Кто?
— Отстань, ради бога, своих хлопот хватает! Говорю же тебе — дадим другой номер!
— Алло! — сказал я в трубку. — Триста второй номер!
— Триста второй не отвечает.
Я положил трубку.
— Когда мне переселяться?
— А ты уже переселен в триста третий.
— Спасибо... Ну как, сочинил что-нибудь новое?
— Стихи. Ночью написал. Хочешь, прочту?
— Потом.
...Гулико причесывалась перед зеркалом.
— Прежде чем войти, принято стучать, — сказала она, не поворачивая головы.
Я вышел, постучал и снова вошел.
— Садитесь.
Я присел на кровать. Гулико, не обращая на меня внимания, продолжала причесываться.
— Гулико, — начал я, — ну что ты дуешься? Не стыдно тебе?
— Конечно, стыдно. Видишь, даже волосы покраснели.
— Пойдем выпьем кофе.
— Ступай, я приду.
— Знаешь, приехали какие-то иностранцы, и меня перевели в триста третий помер, рядом с тобой.
— Замечательно!
— Еще одна делегация, и меня вселят к тебе!
— Бедный мальчик!
— Ну, вставай!
— Сказала тебе: иди, я приду.
— Пойдем вместе!
— Мне нужно переодеться.
— Надень синее платье.
— Не твое дело!
— Ну, я пошел.
Гурам уже сидел за столиком и читал газету.
— Где вы пропали? Где Гулико? — набросился он на меня. — Умираю с голоду!
— Сейчас придет. Заказал?
— А, — махнул рукой Гурам, — он и без заказа знает.
Официант принес три кофе, три бутерброда и бутылку боржома.
— В какую цену колбаса? — спросил подозрительно Гурам.
— Не волнуйся, больше пяти рублей не насчитаю, — успокоил его официант.
— Мне-то что, это тебе следует волноваться, — рассмеялся Гурам.
— При ваших капиталах, детки, сидели бы лучше в Тбилиси... Ну что вы тут потеряли?.. Целый месяц морите себя голодом. Жаль на вас смотреть.
— Перед сном вредно наедаться, — произнес наставительно Гурам.
— А утром? А в обед?
— Иди-ка, дядя, займись своим делом. Авось не умрем с голоду.
— Девушку мне жаль, бедную. А вы... вы хоть... — пробурчал официант и ушел.
В кафе стоит приятный аромат табака и турецкого кофе. Легкий морской ветерок шевелит занавески. Кафе полно народу. В дальнем углу за столиком сидит старый Дурсун, перед ним — дюжина опрокинутых маленьких кофейных чашек, в руках — очередная чашка с дымящимся кофе. Время от времени Дурсун приподнимает одну из опрокинутых чашек и долго, пристально всматривается в растекшуюся на блюдечке кофейную гущу. Потом недовольно качает головой и продолжает попивать свой кофе.
Много лет Дурсун сидит за этим столиком, пьет кофе и ищет, все что-то ищет. Говорят, Дурсун умеет гадать на кофейной гуще. Кто знает? Быть может, он действительно видит в ней счастье, горе, любовь, ненависть, видит женщин, деньги, смерть, видит дороги — они бегут, переплетаются, обрываются, вновь соединяются, куда-то ведут, что-то обещают... Сидит старый Дурсун, человек, умеющий предсказывать людям будущее, ищет для людей счастье. И только своей не нашел он дороги к счастью. Дорога старого Дурсуна утонула в кофейной гуще...
В зал вошел коротко подстриженный парень с приятелем, они заняли места у соседнего стола.
— Кофе и боржом? — спросил официант, с усмешкой поглядывая на нас.
— Три табака, один коньяк, одно шампанское, два боржома, три лимонада и шесть кофе!
— Вот это я понимаю! — обрадовался официант.
— Что есть из сладкого?
— Маринад! — сострил официант.
— Молодец! — Парень похлопал его по плечу.
Официант убежал.
— Разорила, стерва! — пожаловался коротко подстриженный приятелю. — Десять дней в Гагре, сейчас вот здесь...
— У тебя что, есть на нее виды?
— Какого черта — виды! Сама пристала... Прошлым летом с Джемалом крутила в Сочи...
— Смойся, и конец делу!
— Сейчас не смоешься.
Официант принес заказанное и разложил на столе.
— Любишь? — хихикнул приятель.
— Еще чего! Так, фигура у нее хорошая.
Меня мороз пробрал по коже, в висках застучало.