— Тавер, черт ты этакий! Откуда ты взялся? Освободили? Рассказывай!
— Как живешь, Темо?
— Так себе!
— Ну ладно. Теперь я пойду...
— С ума сошел! Куда ты пойдешь?.. Мама, как там у тебя? — крикнул я.
— Пойду я, Темо. Завтра увидимся. Дело у меня к тебе, серьезное дело...
— Говори!
Вошла мать, разложила на столе хлеб, сыр и головки лука.
— Ешь, Тавер, ты, наверное, голодный!
— Спасибо.
Он ел медленно, сдержанно, хотя и чувствовалось, что голод давно уже мучил его. Я молчал.
Покончив с едой, Тавера достал папиросы. Мы закурили.
— Ну, рассказывай! — сказал я.
— Пойду я... Спасибо...
Мать с недоумением смотрела на нас.
— Мама, это мой школьный товарищ, Рамаз Корсавели. Помнишь? Мы его называли Таверой.
Мать улыбнулась и отрицательно покачала головой.
— Ну как ты не помнишь! Тавера Корсавели! У него водились голуби! Мне подарил двух почтовых голубей! С первого класса учились вместе. Вспомнила?
— Нет, не помню... — Мать направилась к балкону. — Я лягу там, а вы ложитесь здесь.
— Нет, нет! Я сейчас уйду! — встал Тавера.
— Останься, сынок! — улыбнулась мать. — Места хватит всем... — Она вышла.
Я не сводил с Таверы глаз. Он кончиком ножа собрал на скатерти хлебные крошки. Катал шарики, разрезал их, снова собирал. И молчал.
— Говори, Тавер!
— Дошел я, Темо, больше не могу. Десять лет — это очень много...
В голове у меня промелькнуло страшное подозрение...
— Хватит с меня шести лет... Еще четыре года — и пройдет вся жизнь... Не нужны мне ни их «право», ни их «рамки»! Ничего не нужно. Я не вор, Темо! Хватит! Или должны, наконец, поверить мне, или я умру! Все! Конец!
— Тавер, — прошептал я, — ты что, сбежал?
— Я, Гижо, Гиви, Красавчик Вахо и Ирача...
— Как?!
— В зоне стоял «студебеккер». Ключ зажигания торчал в гнезде... Стоял час, другой... Шофер все не появлялся... И мы решились... Гижо сел за руль, я рядом, Гиви, Вахо и Ирача легли на дно кузова... Гижо включил мотор, никто не обратил внимания... Гижо подался назад, потом дал полный газ вперед и с разгона пошел прямо на ворота... Ворота настежь, мы вырвались и пошли!.. С вышек грянули автоматы... Мы выскочили на Кахетинское шоссе, бросили машину... Красавчик Вахо и Ирача были мертвы... Красавчику размозжило голову... Мы разошлись. Вот и все! — Тавера умолк, схватил лезвие ножа, согнул его так, что металл со звоном сломался. — Это было третьего дня... Теперь меня ищут... Не могу я больше!.. Нет сил моих!.. Туда не вернусь! Поверят — хорошо, нет — к черту все!
Тавера встал, снова сел. Я вытер со лба холодный пот.
— Вот, поговорил с тобой, теперь уйду... Но ты знай: туда я не вернусь... Не могу... Я тоже хочу жить, как живут другие, хочу иметь теплую постель, хочу учиться, работать... Хватит с меня шести лет, хватит! Пусть поверят мне, поверят и простят!.. Я жить хочу!.. Повешусь, но туда не вернусь!..
— Успокойся, нужно что-то придумать, — сказал я и сам же улыбнулся своей глупости: что тут можно придумать?
Тавера начал опять катать хлебные шарики. Я вертел в руках обломки ножа, стараясь соединить их. Мы долго молчали, и наконец молчание стало нестерпимым.
— Мама, — тихо позвал я.
— Да, сынок.
— Ты слышала?
— Слышала.
— Все слышала?
— Все.
— Что же нам делать, мама?
А мать не отозвалась. Тавера поднял голову и с надеждой посмотрел туда, где лежала мать. Что он хотел услышать от моей матери, чего он ждал? Совета? Помощи? Сочувствия? Мать долго не отвечала.
— Мама! — не выдержал я.
— Трудное это дело, сынок...
— Как ему помочь?
— По-моему, такие вещи не прощаются...
— Почему?!
— Не знаю... Но уверена — не простят...
— Но если человек решил учиться, если он не хочет воровать, если ему надоела такая жизнь?!
— Так говорят все заключенные. Кто им поверит?
— Но почему же?
— Потому, наверное, что нельзя всем верить.
— Но Тавера — не все! Я знаю: он говорит правду!
— Ты, может, и знаешь, по тебя не спросят...
— Что значит — не спросят! Ты, мама, всего боишься, ничему не веришь, ничего не хочешь знать. Я буду ходить, объяснять, доказывать, что Тавера не пропащий человек!.. Вот что: я пойду к дяде Абибо!
— Пойди, сынок, — сказала мать. Больше она не произнесла ни слова.
— Кто это — Абибо? — спросил Тавера.
— Подполковник, наш сосед.
— Твоя мать права. Ничего не выйдет. Уж я-то писал заявления — раз сто! Их или не читают, или не верят...
— Брось, пожалуйста! Я все ему объясню. Хочешь, схожу сейчас же? Разбужу его, попрошу... В конце концов, человек он или кто? Поймет... Скажет или «да», или «нет». Что тут такого? Может, и ты пойдешь?
— Нет, мне нельзя...
— Тогда побудь здесь и не вздумай уходить!
— Да, выходить мне нельзя... Убьют...
—Я пойду и все ему расскажу... Мама, я пошел!
— Ты все же не говори, что он здесь, — посоветовала мать.
Я бегом спустился по лестнице, но, подойдя к двери Абибо, вдруг заколебался: может, прийти завтра? А может, вообще ничего не говорить этому человеку? Но что же мне делать? Ведь я никого, кроме Абибо, не знаю. Да и у самого Таверы положение безвыходное.
Я нажал кнопку электрического звонка.
Спустя некоторое время за дверыо раздалось шарканье шагов и хриплый голос спросил:
— Кто?
— Это я, дядя Абибо, Темур.
— Что случилось?
— Дело у меня к вам! Неотложное!
Дверь чуть приоткрылась. Абибо удивленно оглядел меня:
— Ты один?
— Один.
Абибо снял цепочку и открыл дверь.
— Входи!
Я вошел.
— Извините, дядя Абибо, но у меня срочное и важное дело.
Абибо сел за письменный стол, выключил свет и зажег настольную лампу. Я оказался в темноте.
— Садись! — сказал Абибо, наклонив абажур так, что яркий свет лампы ударил мне прямо в глаза.
Я зажмурился.
— Поверните лампу, я ничего не вижу!
Абибо повернул абажур. Я подошел к столу и сел перед Абибо.
— Ну, в чем дело? — спросил он.
Я опять заколебался: сказать или нет? Может, не стоит? «Не говори! Не говори! Не говори!» — отдавались удары в висках. «Скажи! Скажи! Скажи!» — стучало сердце.
— Ты что, язык проглотил? — сказал Абибо. — Что тебе нужно?
«Скажу!» — решил я и проглотил слюну.
— Дядя Абибо... Три дня тому назад из колонии бежали заключенные...
— Знаю, — сказал он, глядя мне в глаза.
«Какие у него светлые, чистые голубые глаза, — подумал я, — как же не довериться такому человеку?..»
— Их было пятеро: Гиви, Гижо, Красавчик Вахо, Ирача и Тайера — Рамаз Корсавели...
— Знаю. Что же дальше? — оживился Абибо.
— Из них двоих убили...
— Знаю.
— Среди трех спасшихся один мой школьный товарищ...
— Фамилия?
— Корсавели.
— Имя?
— Рамаз, Тавера.
— Где он?
Вопрос был задан столь неожиданно, что я растерялся.
— Где? Не знаю... Утром видел его... Где он сейчас — не знаю...
— Не знаешь?
Я понял, что это уже допрос.
— Где он сейчас — не знаю! — повторил я окрепшим голосом.
— Хорошо... Что еще?
— Дядя Абибо, я и Тавера вместе учились... Тавсра отсидел шесть лет, и больше он не может... Он сказал, что за шесть лет написал сто заявлений, но их никто не читал, или никто ему не поверил... Он сказал, что навсегда покончил с воровством, что он хочет спокойно жить, учиться, работать, что у него нет никого, к кому бы он мог обратиться за помощью, за советом, что сидеть еще четыре года он не в силах, ему должны поверить, иначе он покончит с собой... У Таверы, дядя Абибо, кроме меня, действительно никого нет, а у меня — никого, кроме вас...
— Никого, кроме тебя? — переспросил Абибо.
— Никого.
— И он пришел за помощью к тебе?
— Да.
— А ты ко мне, в полночь?
Не выдержав пристального взгляда Абибо, я опустил глаза.