— О собрании мне Давид рассказал. Об этом мы поговорим позже, со всеми... Расскажи, как ты, напившись, собирался избить соседа!
Ректор насупил брови и резким движением наклонился вперед. Теперь он был похож на сидящего на скале и готового взлететь орла. Его все равно не обманешь, он, конечно, знает все. Разумеется, Абибо позвонил ему. Что ж, если меня собираются исключить, ври не ври — все равно исключат. Скажу правду. Может, поверит, поймет... Он должен понять.
— Клянусь мамой, я не был пьян!
— Не пьешь?
— Пью... Но тогда я и капли в рот не брал!
— Тем хуже для тебя! Значит, ты шел к нему сознательно?
— Да, сознательно.
— Почему?
— Неделю тому назад, уважаемый ректор, из колонии бежали заключенные. Двоих застрелили, троим удалось спастись. Один из спасшихся — мой друг, мой школьный друг...
— Этого друга — вора, бежавшего из заключения, арестовали в твоем доме. Так, Барамидзе?
— Да, в моем доме. О том, что он у меня, знали лишь я, мама и Абибо.
— Абибо Тодрия — ответственное лицо. Он был обязан поступить так!
Сердце у меня упало. Все! Конец! Напрасно я ему рассказал — он ничего не понял! И что, собственно, ему понимать, когда для него все ясно — «он был обязан!». Вот так. Ничего я больше не скажу!
— Дальше, Теймураз? — спросил Давид.
Я сидел, опустив голову, и молчал. Ректор встал, прошелся по кабинету, потом подошел ко мне и сказал:
— Расскажи. Только говори правду!
Я не ответил.
— Барамидзе, уважаемый Давид мне кое-что уже объяснил, но я хочу узнать все, прежде чем приму меры.
Я молчал.
— Темо, мы хотим помочь тебе, помоги и ты нам! — попросил Давид.
— Не нужна мне ничья помощь, я скажу правду. Таверу я не видел шесть лет. Теперь он бежал из тюрьмы и пришел ко мне. Он не хочет быть вором, он хочет учиться... А Абибо — бессовестный, подлый человек! Я убью его!..
У меня сперло дыхание, губы задрожали. Ректор и Давид изумленно смотрели на меня.
— Объясни толком, в чем дело! — обнял меня за плечи ректор.
— Тавера подал тысячу заявлений — просил простить, поверить ему. Писал, что он хочет учиться, работать. Тысячу писем написал он! Никто ему не поверил, никто его не выслушал! Тогда он убежал, пришел ко мне, доверился мне и попросил помощи...
— Дальше? — спросил Давид.
— Дальше... Я, кроме Абибо, никого не знал. Пошел к нему, на коленях умолял поверить Тавере, не дать ему погибнуть. Он обещал помочь. И вот Таверу арестовали... Потом я пошел к Абибо. Его не было дома, или же был, но скрылся. Зачем ему скрываться, если он честный человек? Все равно я убью его.
Ректор долго молчал, водя карандашом в блокноте. Потом вдруг спросил, глядя в упор на меня:
— Ты веришь своему Тавере?
— Верю!
— Учиться, говоришь, хочет?
— Хочет!
— Сколько ему осталось?..
— Четыре года. Он говорит, что за четыре года кончится жизнь...
— За четыре года жизнь не кончается...
— Для него кончится!
— Как фамилия этого Таверы?
— Корсавели Тавера. То есть не Тавера, а Рамаз. Рамаз Корсавелн. Таверой мы его называли в школе.
— Рамаз Корсавелн, — ректор записал в блокноте. — А ты на каком курсе?
— На четвертом.
— Как ом учится? — обратился ректор к Давиду.
— Учится, — ответил тот с улыбкой.
— А что он за человек?
— Вот такой, каким видите...
— Это, конечно, хорошо — любить и верить друзьям. Но довериться можно не каждому. Слышишь, парень?
— Тавере можно.
— Если твой Тавера действительно хотел учиться и жить по-человечески, потерпел бы еще немного. Побег из тюрьмы — преступление. Ты это понимаешь?
— Понимаю.
— Теперь ступай в свою группу и не смей больше скандалить! Учись хорошо и думай о своих делах! Тавера сам о себе позаботится...
Ректор встал. За ним поднялся Давид. Встал и я, взглянул на лежавший на столе блокнот ректора. На листке красным карандашом был нарисован красивый ослик с печальными глазами и опущенными ушами. Под осликом крупными буквами было написано: «Рамаз Корсавели (Тавера)», а в нижнем углу — непонятные цифры: «233».
— До свидания! — сказал я.
— До свидания! — ответил ректор.
Я направился к двери. Давид последовал за мной.
— Давид, останься, пожалуйста! — сказал ректор.
Я тихо прикрыл за собой дверь.
— Ну что? Какое у него настроение? — подбежал ко мне какой-то студент.
— Не заходи, убьет! — предупредил я и вышел из приемной, спустился во двор и уселся па скамейке под плакучей ивой.
...Университет напоминает огромный улей. Перед ним всегда роятся пчелы — трудолюбивые рабочие пчелы и трутни — бездельники. Через широкую орнаментированную дверь непрерывно движется пчелиный поток — туда и обратно, туда и обратно. В дверях, точно как в улье, стоят грозные стражи с красными повязками на рукаве. Они придирчиво проверяют документы у каждого входящего. Студенту без удостоверения вход в улей запрещен! Временами появляются уважаемые всеми пчелы — матки. Это наши лекторы. Сторожа встречают их почтительным поклоном. Они, в свою очередь, так же почтительно снимают шляпы и входят в дверь, словно в божий храм, низко склонив голову... Там, внутри улья, ровными симметричными рядами выстроились клетки-соты — аудитории, кабинеты, лаборатории. Да, наш университет действительно напоминает полный меду улей — жилище богов. Какое это счастье — жить в таком улье, чувствовать себя маленькой трудолюбивой рабочей пчелкой!.
ГАЛАКТИОН
Кто-то подошел ко мне и легонько ударил по колену.
— А, Гурам...
— О чем задумался?
— Да так...
— А все же?
— Был у ректора. Вызвал по поводу этой истории с Абибо.
— Он узнал?!
— Все!
— И что же?
— Рассказал ему все, как было. Всю правду.
— Что он сказал?
— Ступай, говорит, займись своим делом. Записал имя и фамилию Таверы.
— К чему бы это?
— Не знаю.
— Ладно, пойдем посидим где-нибудь, расскажешь все по порядку!
...В летнем саду «Интуриста» свободных кабин не оказалось. Мы заняли столик у бассейна и попросили пива. Справа от нас, в углу, за столом сидел пожилой широкоплечий мужчина. Спина его — сильная, сутулая — показалась мне знакомой. Мужчина медленно тянул из стакана вино. Когда официант подал нам пиво, он постучал ножом по тарелке, обернулся к нам и окликнул официанта:
— Дружок, долго еще прикажешь ждать тебя?
— Сейчас, сейчас! Я не крылатый! Вас миллион, а я один! — огрызнулся официант.
— Гурам! — прошептал я. — Взгляни на него!
— На кого?
— На Галактиона!
Гурам быстро повернулся, но Галактион уже сидел в прежней позе — спиной к нам.
— Подай сперва ему! — сказал я официанту.
— Слушай, дорогой, ты закажи для себя, а о других позабочусь я сам!
Мы заказали и попросили официанта подать все на стол Галактиона.
— Пойдем, Гурам?
— А вдруг обидится...
— Почему же? Подойдем, побеседуем.
— Пошли!
Галактион удивленно взглянул на нас.
— Галактион Васильевич, разрешите за ваш стол! — проговорил я, сгорая от стыда.
— А что, дружок, нет свободных столов?
— Мы... мы хотим с вами, — выдавил Гурам.
— Пожалуйста, присаживайтесь! — пригласил нас Галактион. Мы сели. Наступило долгое неловкое молчание.
— Кто вы, молодые люди? — спросил Галактион.
— Студенты, Галактион Васильевич, — ответил я.
— Учитесь?
— Учимся.
— Хорошо! Отлично! Замечательно! — воскликнул Галактион, протягивая руку к бутылке. Потом вдруг забеспокоился, встал, взял с соседнего стола два стакана и поставил перед нами. — Пьете?
— Пьем.
— Значит, вы знаете меня? — улыбнулся Галактион и стал разливать вино.
— Кто же вас не знает, Галактион Васильевич!