Нередко Василий Дмитриевич вот так, с закрытыми глазами, мечтал о будущем.
А что, если здесь, на берегу Оки, создать Народный театр? Дочери ставят трагедии великих классиков то в каменном сарае, то по школам, а люди идут и идут смотреть спектакли. Кончится гражданская война, вырастет на полях страны обильный урожай, вернется к нему здоровье — можно, пожалуй, помечтать и о строительстве Народного театра, вон там, на горе, на той стороне Оки.
Василий Дмитриевич приподнялся, попросил принести бумаги, карандашей и начал набрасывать контуры будущего здания. Изящное и воздушное, оно устремит высокие круглые башни в небо. Построенное в поленовском стиле, с окнами то широкими, то узкими, с переходами, с огромным зрительным залом и сценой, с механизмом для быстрой смены декораций, оно будет очень удобным для актеров и зрителей.
И конечно, оно будет ослепительно белым, подобно белым краскам на картине такого далекого и незабываемого Костеньки Коровина[21]. И виден будет этот новый дом на Оке за десятки верст.
Пойдут на спектакли жители всей округи Тульской и Калужской, может, москвичи прикатят. И будут люди смотреть и слушать творения лучших классиков мира.
А порой мерещилось ему иное: построят на той же горе не Народный театр, а народную Академию художеств. Поселятся там художники, конечно, молодежь — бескорыстная, отзывчивая, вдохновенная. Старые, опытные мастера будут учить, а молодые внимать мудрым советам.
И пойдут учителя и ученики со своими этюдниками на берега Оки-красавицы. Разве найдется другое столь же прекрасное место, где можно так плодотворно писать этюды?
Иногда Василий Дмитриевич, словно вспомнив что-то, вставал из-за стола, зажигал фонарь и шел к крытому переходу в безмолвный, погруженный в глубокий сон Большой дом.
Он подходил к лестнице, ведущей на второй этаж, его рука привычно тянулась к одной из репродукций великих западноевропейских мастеров; осторожно, чтобы не разбить стекло, он снимал ее, приносил дочерям и сыну, садился за стол и начинал рассказывать.
Память у него была поразительная! Он так живо и подробно говорил о творчестве любого мастера, точно совсем недавно видел его произведения.
Сын, Дмитрий Васильевич, систематически записывал в толстую тетрадь высказывания отца об отдельных художниках, об искусстве. Несколько страниц он записал об Александре Иванове.
Василий Дмитриевич постоянно думал о любимом художнике, чье влияние прошло через весь его творческий путь. Как-то он написал Кандаурову:
«Я очень мечтаю съездить в Москву, посмотреть перед концом, который не за горами, Иванова и другие картины. В Москве теперь сосредоточено много галерей…»
Этому желанию Василия Дмитриевича не суждено было сбыться.
33. Последние годы
Имя Василия Дмитриевича Поленова дорого новой России не только как имя одного из крупнейших представителей русской художественной культуры, но и как имя человека, весьма рано поставившего перед собой задачи распространения этой культуры в широких массах…
В программу нашей партии поставлено требование сделать искусство, служившее до сих пор только высшим классам, достоянием широких масс, и в этом деле (мы никогда не забудем этого) мы всегда являемся продолжателями того пути, на который первым столь уверенной стопой вступил Василий Дмитриевич…
Приближалось 1 июня 1924 года — день восьмидесятилетия Василия Дмитриевича. Родные и врачи опасались, как он перенесет неминуемое волнение, связанное с празднованием юбилея.
В Третьяковской галерее была организована выставка его произведений. Сам он в Москву на торжественное заседание приехать не смог. Но старые друзья, знакомые и родные прибыли в Борок. Было получено множество поздравительных писем и телеграмм от учреждений и частных лиц, в том числе от художников Репина, Васнецова, Нестерова, Остроухова.
Репин прислал телеграмму и одновременно написал Остроухову:
«Вот к Поленову в Бёхово я бы поехал с большой радостью, но невозможно. Как я рад, что Поленов здоров и бодр — молодец, молодец… Я бесконечно жалею, что не побывал у них в Бёхове. У него было бы что посмотреть, начиная с дома и построек. Ведь он архитектор, да еще какой… недаром мужики-бёховцы называли его „Василий Дмитриевич — строитель…“»
21
После революции Константин Алексеевич Коровин уехал за границу. Узнав, что он там сильно бедствует, Василий Дмитриевич послал ему в подарок несколько своих этюдов.