Но командование построило весь личный состав, приказало: шапки долой! И попросило серьёзно отнестись к происходящему и быть готовыми к атаке. А священники помолились, взяли икону Казанской Божьей Матери и пошли к городу. Они идут, а с немецкой стороны ни единого выстрела! Тут даётся команда к бою, наши начинают наступление — и берут Кенигсберг!..
А потом пленные немцы рассказывали, что увидели в небе огромный огненный образ Божьей Матери, по-ихнему Мадонны. Многие на колени попадали, а у тех, кто хотел стрелять, разом заклинило всё оружие. Этот человек говорил, что Казанскую икону всю войну возили на самые горячие участки, и везде она помогала…
— А, вот вы где! Дождь-то кончился, выходите!.. — на пороге мастерской стояла Пелагея Кузьминична, обутая в заляпанные грязью резиновые боты.
— Ну как, отпустило маленько? — спросил у жены Акимыч.
— Чуток полегчало… Я уж самовар приготовила, пора почайпить.
— Что? — переспросил Лёнька и тут же засмеялся, поняв значение странного слова.
— Каков дождик, а? — говорил Акимыч, закрывая окошко. — Не было, не было, а потом ка-ак!..
— Большой дождь, — согласилась Пелагея. — Несколько грядок аж разворотило.
— Ничего, Пелагеюшка, всё поднимется, всё оживёт.
На улице запахи дождя были так сильны, что у Лёньки защекотало в лёгких. Пруд наполнился водой почти доверху, и, хотя дождь кончился, вода с бережков всё ещё стекала в него. «Вот лягушки-то обрадуются, — подумал Лёнька. — Будет сегодня у Акимыча праздничный концерт». Он постоял немного, вглядываясь в мутную воду, и поспешил в дом деда Фёдора «почайпить».
ВЫЖИТЕНЬ ВОЗВРАЩАЕТСЯ
— Федь, — сказала Пелагея Кузьминична, порозовевшая и подобревшая от горячего чая, — может, нам нашего домового обратно позвать, а?
Акимыч поперхнулся и пролил чай на стол.
— Чего?!
— Ну дак если от него польза… Пускай возвращается.
— Конечно, пускай! — с восторгом крикнул Лёнька. — Давно пора!
— Шутишь ты или правду говоришь? — спросил Акимыч у жены очень тихо и строго.
— Какие шутки!.. Я разве не знаю, кто тебя от болезни за одну ночь выходил? — Пелагея хлюпнула носом. — Мне Тоня всё рассказала…
— А если тебе кто-нибудь опять скажет, что они вредные?.. Какая-нибудь Чувякина или Долетова? Что, снова выгонять станешь?
— Да что у меня, своей головы нету? — обиделась Пелагея. — И Долетова мне не указ…
— Ну, гляди, — сказал Акимыч. — Это тебе не кутёнок: захотел — в избу взял, захотел — во двор выкинул. Это всё одно что человек. И отношение к нему должно быть человеческое.
— А я и говорю, сходи в тот сарай да позови… Или не придёт? — вдруг испугалась Пелагея.
— А вот не знаю, — безжалостно отвечал Акимыч. — Может, привык он к этому сараю, может, ему одному лучше.
— Дак ты попроси!.. Попроси хорошенько, он и…
Лёнька понимал, что Акимыч просто испытывает Пелагею, но нетерпение его было слишком велико.
— Ничего ему там не лучше, сам говорил! — сказал он деду. — Попросим — и вернётся. Давай, идём.
— Рано ещё, пущай стемнеет, — согласился наконец Акимыч. — А ты бы, хозяюшка, пирогов, что ли, напекла по такому случаю…
— И пирожков, и блинцов напеку, а вы уж его там уговорите!..
Лёнька не мог надивиться на Пелагею Кузьминичну, да и Акимыч, похоже, сейчас любовался женой. Она же вдруг отчего-то смутилась и спросила с робостью:
— Федь, а я его увижу?
— Захочешь, так и увидишь.
— А не испугаюсь?
Лёнька вскочил из-за стола:
— Да что вы! Они хорошенькие! Лохматые!..
— Лохматые?.. — Пелагея Кузьминична поёжилась. — Лёня, может, ты бабушку свою позовешь, вместе-то веселее…
— Позову. И Хлопотуна нашего позову. И вообще… давайте всех деревенских домовых пригласим! И Пилу с Соловушкой из Харина. Будет ещё веселее!..
Пелагея смотрела на него с суеверным ужасом.
— Ты, Лёнька, того… не торопись, — сказал Акимыч. — Столько народу нам сразу не потянуть… А бабушку твою, это само собой, зови.
— И Хлопотуна, — мальчик решил не сдаваться. — Это же наш домовой! Значит, вашего пригласим, а нашего нет?!
— Гм, а Лёнька-то прав, — Акимыч поскрёб бороду. — Ну как, Пелагеюшка, осилим ещё одного гостя?
Пелагея Кузьминична героически согласилась.
…Через несколько часов Лёнька с дедом Фёдором уже месили грязь, направляясь к краю деревни, где, продуваемый всеми ветрами, стоял покосившийся сарай Выжитня. По странной прихоти судьбы, этот сарай когда-то принадлежал Лидке Чувякиной, той самой, чей злой гений помог Пелагее выгнать домового из избы. Впрочем, Выжитень мог поселиться в её сарае намеренно — подчёркивая тем самым, что именно Лидку считает истинной виновницей своего несчастья.