— А без деда твоего, — вступилась она за Акимыча, — нам и вовсе провизии не видать. Если, конечно, сами в Раменье не поплетёмся… Глядишь — к вечеру и доползём.
— Да по мне, — снова всколыхнулась Пелагея, — хоть бы и вовсе из Песков уехать! Какое тут житьё — глухомань, на пятнадцать вёрст одна глухомань! Ни больницы, ни магазина. Здесь только одичалому моему и хорошо, снуёт по лесу день-деньской, словно сорока. А у меня, опять говорю, поясница. Бывает, так прихватит — хоть помирай. Как же мне без доктора?
Бабушка Тоня лишь вздохнула. Грустно было и Лёньке. Дед, правда, ничего не обещал, но мальчик всё же надеялся, что с утра тот придёт за ним. А теперь… Впереди был длинный день, но без Акимыча он не сулил ничего интересного. Не бабушкиных же кур в самом деле сторожить Лёньке на пару с глупым петухом. Вот если бы сейчас попасть к домовым на посиделки… Но ведь они спят, и Хлопотун спит, умаявшись за ночь.
«А где это он спит?» — подумал Лёнька, украдкой оглядывая бабушкину кухню. Нет, в кухне ему спать негде. И в комнатах не спрячешься — найдёт бабушка, ведь она целый день суетится по дому. Неожиданно мальчика осенило: чердак! Вот где никто не бывает, вот где самое укромное место для домового. Однако как попасть туда? Лёнька завозился на стуле.
— Ба-а, — придумал он наконец, — у тебя на сушиле, возле окна, много яиц. Зачем они там?
— На сушиле? Мало им курятника, — проворчала бабушка. — Постой, а зачем ты туда лазил?
Лёнька помялся:
— Так… Интересно было, — и добавил поспешно: — А можно, я на чердак слажу?
— О! — вместо бабушки отозвалась Пелагея. — Вот ещё челнок, поесть не успел — на чердак ему. Пыли, что ль, не видал?
— Ступай, — отпустила Лёньку бабушка. — Гляди, на лестнице осторожно…
Лёнька выскочил в коридор и услышал напоследок:
— А я не пустила бы, нечего там делать!..
…Для мальчишки лестница — пустяк. Лёнька взлетел по ней и остановился в полумраке чердачного свода. Всего два маленьких оконца пропускали сюда через мутное стекло немного солнечного утра… Тусклый свет не разбегался далеко от окон, и почти повсюду лежала густая и загадочная темнота.
Когда сумрак стал понемногу рассеиваться, мальчик понял, что ненароком очутился в царстве старых, никому не нужных вещей. Они теснились в беспорядке, громоздились друг на друга, поражая самым невероятным сочетанием силуэтов… Печная труба уходила в крышу прямо посреди чердака, а вниз со стропил спускалась гирлянда берёзовых веников… Огромный медный самовар восседал на рассохшемся бочонке для солений. В раскинутую рыбацкую сеть угодило полдюжины худых лукошек. В самом углу оказался сундук, должно быть, меньший брат того, что стоял в кухне. Он и ростом был пониже, и дородностью не вышел. Может, поэтому ему выпала такая незавидная доля — доживать свой век на чердаке среди прочих позаброшенных вещей. Лёнька заметил, что на месте прежнего запора на сундуке темнеет дыра, и поднял крышку. Внутри покоилась бесформенная груда тряпья, из которой одиноко торчал стоптанный лыковый лапоть. Мальчику сделалось как-то неловко оттого, что из пустого любопытства он потревожил покой этих отживших вещей. Он тихонько закрыл сундук и собрался продолжить путешествие по чердаку, как вдруг… Тихое лошадиное ржание почудилось за его спиной…
— Хлопотуша! — обрадовался Лёнька и завертел головой. — Ты где? Ты поиграть со мной хочешь?
Никто не ответил ему, и ничто не шевельнулось в пыльном чердачном мраке. Лёнька принялся искать Хлопотушу среди облезлых рам, разбитых ящиков и обломков дряхлой мебели. Нечаянно он задел этажерку, жавшуюся к балке, — у неё не хватало одной ножки. Этажерка испуганно пошатнулась без привычной опоры и рухнула вниз. Её деревянные рёбра так горестно застонали, что Лёнька зажмурился. А открыв глаза, увидел… словно выросшего из-под земли чёрного коня. Видно, давно вырубили его из дерева, раз и он оказался на этом чердаке. Его седло потёрлось под прежним седоком, одно ухо в горячей битве отрубила вражеская сабля, но большие глаза смотрели на Лёньку спокойно и бесстрашно.
— Так это ты звал меня? — спросил мальчик, слегка потрепав вороного по загривку, и тот благодарно потерся о Лёнькину руку. Позабытый всеми в этом тёмном стойле, он почти утратил надежду ещё послужить человеку верой и правдой. Но вот пробил его час, добрый молодец нашёл своего товарища, и невидимые трубы позвали их в дорогу. Лёнька прыгнул в седло и приник к буйной гриве вороного: ну, поскакали!.. И тут же тесный свод чердака раздвинулся, исчезла острая крыша, и необъятный ночной небосвод заблистал россыпью голубых звёзд. Свежий ветер бросился навстречу и дохнул чистым запахом хвои. Вороной задрожал от нетерпения, и Лёнька шепнул ему: