– Ничего ему там не лучше, сам говорил! – сказал он деду. – Попросим – и вернётся. Давай, идём.
– Рано ещё, пущай стемнеет, – согласился наконец Акимыч. – А ты бы, хозяюшка, пирогов, что ли, напекла по такому случаю…
– И пирожков, и блинцов напеку, а вы уж его там уговорите!..
Лёнька не мог надивиться на Пелагею Кузьминичну, да и Акимыч, похоже, сейчас любовался женой. Она же вдруг отчего-то смутилась и спросила с робостью:
– Федь, а я его увижу?
– Захочешь, так и увидишь.
– А не испугаюсь?
Лёнька вскочил из-за стола:
– Да что вы! Они хорошенькие! Лохматые!..
– Лохматые?.. – Пелагея Кузьминична поёжилась. – Лёня, может, ты бабушку свою позовешь, вместе-то веселее…
– Позову. И Хлопотуна нашего позову. И вообще… давайте всех деревенских домовых пригласим! И Пилу с Соловушкой из Харина. Будет ещё веселее!..
Пелагея смотрела на него с суеверным ужасом.
– Ты, Лёнька, того… не торопись, – сказал Акимыч. – Столько народу нам сразу не потянуть… А бабушку твою, это само собой, зови.
– И Хлопотуна, – мальчик решил не сдаваться. – Это же наш домовой! Значит, вашего пригласим, а нашего нет?!
– Гм, а Лёнька-то прав, – Акимыч поскрёб бороду. – Ну как, Пелагеюшка, осилим ещё одного гостя?
Пелагея Кузьминична героически согласилась.
…Через несколько часов Лёнька с дедом Фёдором уже месили грязь, направляясь к краю деревни, где, продуваемый всеми ветрами, стоял покосившийся сарай Выжитня. По странной прихоти судьбы, этот сарай когда-то принадлежал Лидке Чувякиной, той самой, чей злой гений помог Пелагее выгнать домового из избы. Впрочем, Выжитень мог поселиться в её сарае намеренно – подчёркивая тем самым, что именно Лидку считает истинной виновницей своего несчастья.
Доброжил оказался «дома» и открыл гостям обшарпанную дверь, не успели те даже постучать.
– Знаешь уже, зачем пришли? – спросил Акимыч.
Выжитень молча наклонил голову.
– Пойдёшь?
Домовой не отвечал.
– Да ты что, Выжитень! – не вытерпел Лёнька. – Обратно в свой дом не хочешь?!
– Знаю, о чём ты думаешь, – сказал Акимыч, – только она уже не такая. И теперь её с панталыку шиш собьёшь, спроси вон у Лёньки.
– Правда, Выжитень!.. – горячо подхватил мальчик. – Возвращайся!.. Пелагея сама тебя просит! Ну, в конце концов, сарай твой никуда не денется!..
Домовой поднял глаза, и Лёнька понял: во второй раз вернуться в сарай Выжитень не сможет. Он просто растает, как когда-то растаяли Панамкины родители. Понял это и Акимыч.
– Не бойся, – мягко сказал он. – Никто тебя больше не обидит, слово даю.
И тут Лёнька в первый раз увидел, как улыбается Выжитень: словно солнышко появились в угрюмом и холодном затученном небе.
– А бабка моя пирогов наготовила, ватрушек!.. – подмигнул домовому Акимыч. – Во как наедимся. Ты давай, Хлопотуна с собой бери и приходи.
– Обязательно приходите! – сказал Лёнька.
– Только вы вот чего, – замялся Акимыч, – вы сразу-то не показывайтесь, мало ли что… Как-нибудь постепенно нужно, полегоньку…
– А может, вообще не нужно показываться? – спросил Выжитень. – Я тихо уходил, тихо и вернусь.
– Как это не нужно? Нужно! – упрямо сказал Лёнька, которому хотелось праздника. – Моя бабушка тоже хочет вас увидеть.
– Давай так, мы сядем за стол, приготовим вам по прибору и позовём, – предложил Акимыч. – Тогда и вы… Только аккуратно.
– Понятно, – ответил Выжитень, – постараемся не испугать.
– Акимыч, они придут? – поминутно спрашивал Лёнька, идя обратной дорогой.
– Придут, – всякий раз отвечал тот, усмехаясь в темноту.
…Пелагея Кузьминична и бабушка Лёньки сидели как на иголках. Они уже накрыли стол и теперь ожидали необыкновенных гостей – одновременно с нетерпением, любопытством и страхом. Пелагея беспрестанно вздыхала, принималась то креститься, то всхлипывать, и бабушке Тоне приходилось её успокаивать.
– Ну чего ты мокроту разводишь? Съедят они тебя, что ли? Весь век с ними живём – и ничего!..
– Ага, тебе хорошо, – прогудела Пелагея, – а я чертей с детства боюсь…
– Ну какие они тебе черти? – прикрикнула на неё Антонина Ивановна. – Духи они домашние, добрые…
В это время стукнула входная дверь. Пелагея громко охнула и вцепилась в руку Лёнькиной бабушке.
– Никак дрожите? – спросил Акимыч, увидев лица обеих женщин. – Ложная тревога.
– Не захотел вернуться? – спросила Антонина Ивановна.
– Захотел. А ну давайте, готовьте два прибора. Да не бойтесь вы!..
Пелагея, бормоча что-то невнятное, достала тарелки и ложки.
– По местам, – скомандовал Акимыч.
Все расселись за столом. Лёнька выбрал место между своей бабушкой и пустым табуретом, предназначенным для Хлопотуна.