Лёнька слушал, затаив дыхание. Увлечённый дедовым рассказом, он снова позабыл о ягодах. Конечно, он почти не знал лесов, впервые вырвавшись из огромного города, но слова Акимыча будили в нём какой-то трепет, какие-то сокровенные воспоминания, далёкие, смутные и одновременно тревожащие. Лёнька мог поклясться, что и сам давным-давно знает всё, о чем говорил Акимыч. Может быть, он знал это всегда… В какой-то момент мальчику почудилось, что и это прозрачное берёзовое утро уже было в его жизни… Земляничный вкус во рту, тихий голос, повествующий о лесах, и повсюду, повсюду яркие солнечные кружева…
– Ну, милый, вот и уважили мы твоё лукошко, – Акимыч протянул Лёньке его кузовок. Дед Фёдор разговоры-то разговаривал, а о деле не забывал. – Пойдём или погулять ещё хочешь?
– Пойдём, – ответил притихший Лёнька. Ему больше не хотелось ни бегать, ни веселиться. Мальчик понимал, что случайно тронул какую-то завесу, за которой скрывалось прошлое и, возможно, будущее. Лишь чуть-чуть колыхнулась эта завеса, а Лёнька почувствовал, какие удивительные тайны могут быть за ней.
– Акимыч, – позвал он, привыкнув во всём доверяться деду, – знаешь, а я здесь уже был.
– Когда ж ты успел?
– Это, наверное, очень давно было, – в раздумье проговорил Лёнька. – Я, когда сюда шёл, ещё не знал про это. А потом мы стали вместе землянику собирать, и я вдруг вспомнил. Понимаешь, и ягоды вспомнил, и как ты мне про лес рассказывал.
– Я рассказывал? – опешил старик.
Лёнька наморщил лоб.
– Я точно не помню, но, по-моему, это ты был. И рассказывал про леса, как сегодня. Не веришь мне?
Лёнька заглянул в глаза Акимычу и встретил его странный взгляд, точно тот хотел и не решался ответить.
– Не веришь!.. – дрогнувшим голосом сказал мальчик.
Акимыч осторожно погладил его льняные волосы.
– Я верю, внучек, верю, – ласково молвил он, – но никак не пойму, отчего так в жизни бывает.
– Что бывает?
– Вот это самое, когда вспоминаешь то, чего с тобой вроде и быть не могло.
– И ты вспоминал?
– То-то и оно, милый, что вспоминал… Не знаю, как и рассказать про это. Ни единой душе словом не обмолвился и думал, что в могилу с собой унесу…
Акимыч волновался, его губы беззвучно шевелились, а руки бесцельно одёргивали подол гимнастёрки.
– В сорок пятом году, девятого мая, мы вступили в Прагу. В самый тот памятный день, когда пришла великая Победа. Конечно, война в этот день не кончилась, добивали мы после немцев целое лето. Но всё равно, Лёнька, это победа была!
А в тот день с рассветом наши танки ворвались в Прагу, и мы, связисты, – как всегда, на переднем крае. В самом городе – восстание, чехи подняли оружие, чтобы нам помочь. И к полудню освободили мы Злату Прагу. Тогда я, Лёнька, и рассмотрел этот город. И скажу тебе, немного найдётся таких городов, где у человека будто бы крылья вырастают.
Тут и началось со мною что-то. Гляжу вокруг и чувствую, что знакомо мне многое, словно бывал уже здесь, но так давно, что ничего толком не вспомню. Вначале любопытство меня разобрало, глазею по сторонам и посмеиваюсь: экий город дивный, всё какая-то небывальщина мерещится, уж не заколдованный ли часом? Но побродил ещё, и не до шуток мне стало. Начал я места разные узнавать – улицы, площади, по-ихнему майданы… И сделалось мне не по себе. Силы небесные, говорю, да откудова же мне всё это знать? Или во сне привиделось, а я запамятовал? Тут товарищи позвали на ратушу посмотреть. Пошёл я, Лёня, с ними и как увидал её, так во мне сердце и запрыгало, точно я не ратушу эту, а свою родную улицу в Песках увидел. И я окончательно голову потерял, отстал от товарищей и побежал по улице сам не знаю куда. Бегу, прямо задыхаюсь от воспоминаний…
А на улицах толпы народа, люди радуются, обнимаются, песни поют. Один я мечусь как одержимый. Так и день кончился, стемнело. Присел я на лавочку в каком-то парке, сижу и не знаю, что мне делать со своим наваждением. И сил уже нет, ведь мы трое суток на Прагу жали без отдыху, потом бой и после всего такая напасть на меня! Слышу, как люди где-то смеются, разговаривают по-чешски, по-русски…
А я в темноте прячусь и думаю: надо бы к своим возвращаться, да как? Попрошусь к кому-нибудь на постой, а утречком пойду искать. Встал и поплёлся. Иду, ни о чём уже не думаю. Прошёл одну улицу, свернул в другую. Во всех домах горит свет, никто в такую ночь засыпать не торопится. С одного крылечка даже окликнули меня, мол, заходи, солдат, в гости, выпьем за победу, так я понял. Покачал я головой и пошёл дальше. А куда иду и не всё ли мне равно, в какую дверь постучаться…