Долго я так шёл, а вернее сказать, несли меня ноги, и принесли под конец в глухой безлюдный переулок. И вновь как забьётся моё сердце, аж за грудь я схватился. Вдруг слышу:
– Людвик!
Меня будто плетью ударили. Обернулся – какая-то тень маячит у ворот. Двинулся я к ней, как пьяный, ноги не слушаются, в ушах звенит… А тень отделилась от ворот и поплыла навстречу.
– Людвик!.. – снова зовёт кого-то.
Смотрю – женщина передо мной, старая уже, всё лицо у неё в морщинах. Но опять же чудится мне, что видел я это лицо. Гляжу на неё молча и чувствую, как поднимается во мне память. Как вода в половодье, поднимается, вот-вот затопит всего. Тут женщина меня за руку взяла.
– Святая дева!.. Я же говорила, что ты вернёшься! Никто этому не верил, я одна знала, что ты придёшь к своей Отелии!
О господи, надо мной словно гром грянул, когда она это имя назвала. И в тот же миг вспомнил я всё. Бросился к ней, обнял, целую её глаза, волосы глажу… А она дрожит, как травинка на ветру, и шепчет:
– Как долго я тебя ждала!.. Я боялась, что не узнаю тебя, когда ты вернёшься… Ах, какие они глупцы, сорок с лишним лет твердят мне, что ты утонул. Знаешь, – она запрокинула ко мне лицо, – они считают меня сумасшедшей! Все – и родственники, и соседи… Но чего же мы стоим? Пойдём, Людвик… У меня нет собак, я не хотела, чтобы они встретили тебя лаем. Иди сюда.
Она завела меня в свой домик.
– Видишь, здесь всё по-прежнему. Я сберегла все старые вещи, чтобы ты сразу вспомнил, как когда-то приходил ко мне. Садись, а я зажгу свечу… Пускай будет всё, как раньше. Ну вот, теперь расскажи, почему ты так долго не приходил, что с тобой случилось. Ты ведь не утонул?
– Утонул, Отелия, тебя не обманули, – ответил я.
Но она тряхнула волосами.
– Это неважно, раз ты вернулся. Где же ты был всё это время?
– Я жил в большой стране, её у вас зовут Россией. Я жил там в деревне Пески, они не похожи на здешние деревни, но там очень красиво. Там у меня остались отец с матерью и жена.
Она закрыла лицо руками и заплакала.
– Жена!.. Значит, ты больше не любишь меня?
– Люблю, – сказал я, – я люблю тебя больше жизни, Отелия!
Она подняла голову и улыбнулась сквозь слёзы… До чего же она была красивая, ну, просто прежняя моя Отка.
– Я верила, что ты не разлюбишь меня, – говорит она. – Когда Ярда с Богумилом прибежали ко мне и сказали, что ты утонул, я им не поверила. Они божились, что видели это собственными глазами, но я прогнала трусов. Потом тело твоё не нашли, и я всем говорила: вот видите, он не утонул, он жив и вернётся. Со мной никто не спорил, но через несколько недель мой отец сказал: смирись, Отелия, и не мучь себя понапрасну. Твой Людвик не вернётся, и тут уж ничего не поделаешь. И остальные принялись в один голос твердить то же. Лишь твоя старая тётка Тереза сказала мне однажды: если ты так сильно веришь, значит, он и впрямь вернётся, наш Людвик… И я пообещала себе, что дождусь, чего бы мне это ни стоило. Ко мне сватались несколько раз, и отец хотел насильно выдать меня замуж. Но я объявила, что лучше утоплюсь во Влтаве, чем выйду за кого-нибудь, кроме тебя. И отец махнул на меня рукой. А позже один из бывших женихов пустил слух, что я сумасшедшая… И свататься ко мне перестали. Но я была рада, что меня оставили в покое. Потом умерли в один год мои отец и мать, родня чуралась меня, и я осталась одна. Одна встретила старость. Но я не могла умереть, не увидев тебя, Людвик. И ты наконец пришёл…
Я думал, Лёня, что сердце во мне разорвётся от её слов. Уж я и плакал в ту ночь, как никогда в жизни не плакал. И говорю:
– Отелия, я никуда отсюда не уйду. На руках стану носить тебя и оберегать каждую минуточку.
Она долго молчала, так долго, что и свеча наша почти догорела. И странное это было молчание, точно она позабыла обо мне и вообще обо всём. И я молчал. Я смотрел на неё и не мог насмотреться. И видел её, знаешь ли, разом и старой, и молодой, и сам не знаю как… Я что-то такое видел, что в человеке всегда сияет и не старится. Может быть, душу её я тогда видел…
Вдруг она спросила:
– Людвик, а какое у тебя сейчас имя?
– Фёдор.
Она вздохнула:
– Нет, я не могу тебя так называть. Это имя из другой жизни. Всё у тебя там другое, новое – земля, дом, родные… Как же ты хочешь оставить всё это?
Я молчал, а она и не ждала ответа.
– Ты любишь свои Пески?