Писатель махнул рукой:
– Осмотрюсь и обживусь – всё успею. Тут в багажнике у меня две сумки остались и пакет. Ты держи пакет, – и он вручил Лёньке кулёк с консервными банками.
– Внизу пока мебель не расставлена, и вещи мы тоже не разбирали, – посетовал писатель, когда они поднялись на крыльцо. – Поэтому мы отправляемся в мезонин. Я это место отвоевал у царящего здесь хаоса под свой кабинет. Вот-вот, сюда, по лестнице.
В мезонин вели ступеньки из коридора, и, поднявшись по ним, гости оказались в маленькой продолговатой комнате с единственным окном в торце, куда алыми зрачками заглядывала поспевающая вишня. Мезонин находился под самой крышей, повторяя её угловатую форму, отчего комната писателя была и низкой, и высокой одновременно. Внутри уместились диван, занявший чуть ли не полкомнаты, а в другой половине – стол и большое кожаное кресло. Кресло имело бывалый вид и походило на матёрого бурого медведя, присевшего на задние лапы, а передние вытянувшего перед собой.
– Ну, что же вы стоите? – спросил Лев Борисович, возникая на пороге с сумкой в руках. – Садитесь кто куда хочет.
Лёнька моментально юркнул в объятия кожаного медведя, а дед Фёдор осторожно присел на краешек дивана.
– Мебель у вас знатная, – заметил он, любуясь писательским креслом.
– Ах, что вы говорите? – удивился Лев Борисович. – Это кресло такое уже старое. Мне его друзья подарили десять лет назад, когда я окончил литературный институт. Откопали в какой-то комиссионке, уже подержанное. Я ещё тогда им сказал: зачем мне этот антиквариат? Так знаете, что они мне ответили? Что писателю без такого кресла просто невозможно, что в нём умные мысли рождаются сами собой. Ну и пришлось взять. Не ради умных мыслей, конечно, а чтобы не обидеть. Так оно у нас простояло, а в прошлом году мы купили новую мебель и всё старьё свезли на дачу.
Акимыч хотел сказать что-то, но передумал, а Лев Борисович раскрыл свою сумку и вынул оттуда лежавшую сверху коробку конфет.
– Вот, зефир в шоколаде… Это моя жена побеспокоилась. Но это на десерт. А сейчас вот, колбаска, ветчина, есть консервированный лосось. Фёдор Акимович, вам что сначала?
Акимыч растерялся и виновато пожал плечами.
– Не стесняйтесь, – ободрил его Лев Борисович. – Лёня, а ты что будешь?
– Колбасу, – ответил Лёнька.
– Ну и молодец! – и Лев Борисович сделал три бутерброда с колбасой – на всех.
– Фёдор Акимович, – обратился он к деду, – а скажите, не дико вам жить в такой глуши?
– Дико? – переспросил Акимыч, словно он ослышался. – Я в Песках родился, всю жизнь тут прожил, если войну не считать… А можно её и не считать – сердцем-то я все четыре года здесь оставался. Потому, видать, и выжил… Оно, может, и хорошо, что человек во всяком месте приживается, да я, вишь, такое дерево, что только в родной земле растёт, а в чужую сунь – оно и засохнет.
Писатель слушал с интересом.
– Это очень трогательно, Фёдор Акимович. Трогательно, что вы так привязаны к своей, так сказать, малой родине. Сейчас все в город перебираются, поближе к цивилизации. А вы, наверное, против?
– Зачем мне против быть? Каждый себе сам жизнь выбирает, – ответил Акимыч.
– А когда я вырасту, – вдруг сказал Лёнька, – то приеду жить в Пески!
Писатель рассмеялся:
– Когда ты вырастешь, ты пойдёшь учиться в институт, станешь артистом, летчиком или дипломатом, и тебе незачем будет ехать в Пески.
– А вы, стало быть, писательский институт кончили? – полюбопытствовал Акимыч.
– Литературный, – уточнил Лев Борисович. – Вообще-то сначала я окончил педагогический институт и целый год учительствовал.
– Что же, тяжело оказалось с ребятнёй сладить? – добродушно усмехнулся дед Фёдор.
– Нет, не особенно. Но я почувствовал, что моё призвание в другом. Я начал писать рассказы для детей в городскую газету, а потом местное издательство выпустило сборник этих рассказов. Затем вышел ещё один, меня приняли в Союз писателей, и я поступил в литературный институт. Заочно.
– А как ваша фамилия? – задал Лёнька давно мучивший его вопрос.
– Ты хочешь сказать, как я подписываю свои произведения? Мойдодыров. Лев Мойдодыров.
– Откуда же у вас такая фамилия? – бесхитростно спросил Акимыч.
– А это не фамилия, это псевдоним. Настоящая моя фамилия – Визгунов. Но я подписываюсь Мойдодыровым, во-первых, потому, чтобы сразу было понятно, что я детский писатель, а во-вторых, чтобы читатели меня лучше запомнили.
– А имя? – спросил Лёнька.
– Что имя?
– Имя тоже не настоящее?
– Нет, с чего ты взял? Имя самое настоящее, – и Лев Борисович вспорол банку с лососем. – Угощайся. И вы, Фёдор Акимович, ешьте на здоровье. Значит, ты, – снова повернулся он к Лёньке, – приехал к дедушке на каникулы?