– Ты чего сюда зачастил, лошадиный загривок? Небось жить тут намыливаешься?
Я и понял, что это Федосья Кальнова. Страшная, как кикимора, и глаза светятся. Говорит мне:
– Ты и не думай в Харине селиться. Мало тут вас на мою голову! Ковыляй в свои Пески, и чтобы духу твоего здесь не было. А не угомонишься – такой свадебный подарочек приготовлю!.. И тебе, и твоей Соловушке.
– Вот змея! – выругался Панамка.
Хлопотун тоже был невесел:
– Что же дальше, Пила?
– Не послушался я её, – удручённо продолжал тот. – Вчера после посиделок иду в Харино той же дорогой, а она опять стоит, ещё и обрадовалась:
– Что, неймётся тебе? Ну, беги, беги к своей суженой, как бы тебе не опоздать!
Я – к Соловушке, а она лежит на чердаке, как мёртвая. И чем её только эта проклятая окурила-опоила? Еле-еле отходил бедную и говорю: брось этот дом, идём в Пески. Хоть в курятнике будем жить, зато без страха. А Соловушка отвечает: я за дом не держусь, пошла бы и в курятник с тобой, но не могу хозяев оставить, очень они у меня хорошие.
– Ну а ты? – спросил Кадило.
– Я сказал, что покудова ходить не буду, пока не решу, что делать. Как придумаю – в ту же ночь приду. А ей велел от Федосьи подальше держаться.
– Это верно, – в раздумье проговорил Хлопотун. – Но одному тебе с ведьмой ничего не сделать. А что же харинские её терпят, нравится им такая соседка?
Пила поник головой:
– Харинские сами её боятся. Нынешней весной, как отелились коровы и повадилась их Федосья по ночам доить, харинские решили её поймать да прочитать над ней какой положено заговор… Собрались шестеро в хлеву, где дойная корова, и притаились, ждут. Ночью приходит Федосья с кувшином, как к себе домой, и давай доить. Корова и ухом не повела, так к ней уже привыкла. Ну, харинские выскочили, схватили было Федосью, а она раз – и сорокой скинулась. Выпорхнула из лап, одни перья им оставила. И напоследок крикнула человечьим голосом:
– Чтоб вам тут всю ночь простоять, косматые отродья!
Те и остались стоять столбами и до первых петухов не могли с места сдвинуться. С этого часа закаялись Федосью трогать, как бы чего похуже с ними не сделала.
– Ну и зря! – с сердцем сказал Хлопотун. – Николка вот не побоялся да и проучил подлую. Надолго отбил охоту на людей порчу насылать. Ты, Пила, как надумаешь идти в Харино, возьми и меня.
– И я пойду, – внезапно сказал Выжитень.
Кадило обрадовался:
– Да чего уже, пойдём все! А то бабулька Кальнова, чай, соскучилась по приключениям. Пойдём, Толмач?
– Да, зови нас, Пила, как соберёшься, – решил старый домовой.
Такая единодушная поддержка ободрила Пилу, и он расправил плечи.
– Одного я не пойму, – благодушно изрёк Кадило, – что это Соловушка в тебе нашла, что даже в курятник за тобой идти готова.
– Я и сам не пойму, – ответил Пила и неожиданно для Лёньки засмеялся.
– Ну-у-у, – протянул Кадило, – у меня вопросов больше нету. Толмач, пора тебе рассказывать про Егора.
– Ну, так слушайте дальше, – Толмач прикрыл глаза, чтобы прошедшее виделось ему яснее, и принялся рассказывать.
ВОЕННЫЙ ЛЕКАРЬ ЕГОР СЕНИЧЕВ
…Как сказала Егору мать, так и случилось: вскоре началась война и забрали Егора Сеничева на фронт. Отец, провожая его, сильно плакал и слёз не стыдился.
– Ты у меня один, сынок, – говорил Егору. – Если с тобой что худое случится, мне не пережить.
Егор, помня материны слова, его утешал:
– Я, батя, обязательно вернусь, не горюй обо мне!
Но старшему Сеничеву, видать, сердце о другом говорило…
Как бы то ни было, стал Егор артиллеристом на фронте. Месяц-другой так-то отвоевал, а потом пришёл в медсанбат и говорит врачу:
– Возьмите меня сюда работать. Убивать я всё одно не научусь, так лучше помогу вам лечить.
Врач, Сергей Петрович, удивился:
– Если ты медик, почему в артиллеристы попал?
– Я не медик, – отвечает Егор. – Научился врачевать от матери, а она знахарка была.
– Ну, сравнил! Твоя мать что лечила-то? Килу, подтынницу? А у нас раны, ампутации, контузии…
– Это ничего, – не отступает Егор. – Вы меня возьмите, а я лишним тут не буду.
– Ну и настырный ты! – удивился доктор. – Ладно, я тебя возьму санитаром, а там поглядим. Только смотри, чтобы ты обратно не запросился: санитары-то у нас под огнём работают, такое, брат, им достаётся, что не приведи господь…
– Спасибо вам, доктор, – просиял Егор, – я не запрошусь.
Перевели Сеничева в медсанбат, и начал он удивлять врача своим искусством. Без ножа, безо всякого инструмента помогал раненым – останавливал кровь, раны заживлял и просто снимал боль. Всякую свободную минуту собирал травы и готовил целебные снадобья. Врач Сергей Петрович не мог на него надивиться: