Дверь в холодную была заперта аж на два замка – внутренний и навесной. Невесть откуда Кадило извлёк нужные ключи и при этом обронил непонятное:
– От нас не утаишь, нас не обманешь…
Все три больших окна в холодной половине были плотно завешены мешковиной и, судя по всему, не прозревали давным-давно. Внутри холодная скрывала несметное количество «старья», чем напомнила Леньке бабушкин чердак. Но множество икон, обветшалых книг в старинных переплётах, всевозможной церковной утвари придавало помещению такой несуразный вид и вызывало такие противоречивые ощущения, что сразу было ясно: холодная изба бабки Долетовой – единственная в своём роде.
– У-у-у, сколько икон! – прогудел Лёнька. Прежде он встречал столько лишь в музее.
– А зачем ей так много? И где она их взяла? – затараторил Панамка.
– Это со всех окрестных деревень добро, – ответил Кадило. – Как кто в город на жительство уезжает, так всё это бабке моей и тащит.
– Почему?
– Потому, что Катерина Долетова в нашем многогрешном краю первая в церкви прихожанка, чуть не святая – такую славу заимела.
– Как Егор Сеничев? – подсказал Лёнька, но Кадило скривился, словно от оскомины.
– Вот сравнил: один в небо кличет, а другой в землю тычет.
Мальчик окончательно запутался в характеристиках бабки Долетовой и беспомощно смотрел на Кадилу. Панамка наконец тоже замолчал и только без устали стрелял по сторонам глазами.
Кадило призадумался. Как настоящий хозяин дома он обязан был отвечать на вопросы гостей. В данном случае отвечать было не шибко приятно, однако что поделаешь… Лёнька всё-таки свой, уже много знает о Песках. Ну, пусть узнает ещё о бабке Долетовой. Если Кадило и проглядел что-то в жизни бабы Кати, не сумел что-то исправить – то, по крайней мере, он старался это сделать и не его вина, что все получилось не так, как хочется…
– Что, ознакомились с экспозицией? – отгоняя мрачные мысли, спросил Кадило. – Пошли теперь в тёплую избу, на действующие экспонаты посмотрим.
И в горнице бабки Долетовой первым делом бросались в глаза иконы на стенах и целый иконостас в углу. Перед ним темнела незажжённая лампадка. Рядом на полочке, завёрнутые в салфетку, лежали свечки, стояла бутылка с маслом для лампады. Ещё одну полку занимали книги – судя по названиям на корешках, божественные.
Железная бабкина кровать была заправлена как по линеечке и смахивала на белое изваяние у стены. И вообще всё у Долетовой в комнате было белое: скатерть на столе, занавески на окнах, чисто выбеленная печь. Лёнька, научившийся у домовых видеть в темноте, с немалым удивлением заметил, что в комнате нет ни фотографий, ни зеркал, никаких излюбленных деревенских украшений. Несколько подавленный этой белой пустотой, мальчик пытался представить, какая же в действительности бабка Долетова, но образ её никак не складывался…
– Какая хозяйка моя? – переспросил Кадило. – Да на вид бабка как бабка, ничем особым свыше не отмечена. Её, Лёнька, хорошо узнать надо, чтобы понять, какой это божий подарочек. Она ведь не всегда такой ретивой до веры была… Лет пятнадцать назад моя бабка в убеждённых атеистках ходила и всех древних старушонок, которые ещё в прошлом веке выросли, против Бога агитировала.
– Как это так? – спросил Лёнька.
– Я и сам не понимаю! – с чувством ответил Кадило. – Вот слушай, я тебе её биографию обрисую.
Мужа с войны Катерина не дождалась, одна подняла четверых детей. Работала на ферме, как и бабушка твоя, до работы была злая, как будто пружина в ней какая-то сидела. Всех хотела за пояс заткнуть. Окончила техникум заочно, в заведующие фермой выбилась. Активистка была такая, что аж страшно за неё становилось… На всех собраниях и слётах до хрипоты выступала. Даже чуть в партию не вступила, но тут как раз на пенсию вышла, а в пенсионерах партия почему-то не нуждается.
Тогда и заговорили в Песках: всё, потухла Екатерина Долетова, завершилась её ударная трудовая вахта. И сама она вначале приуныла: «Ой, дура я, дура набитая!.. Нет бы раньше в коммунисты податься, теперь бы по партийной линии бес меня кто из заведующих снял». С самой-то фермы, заметь, никто её не увольнял, хочешь – иди опять в доярки. Но разве ж Долетова после своего командирства пойдёт к бурёнкам в стойло?
И вот затаилась баба Катя, исчезла на время с глаз людских. А потом взяла и повесила в избе икону. Никто этому значения не придал, а Долетова в церковь стала наведываться, Библию почитывать… Так её ослабевшая пружина в другую сторону закручиваться начала. И только тогда народ дружно рты поразевал, когда Долетова во весь голос о Боге возопила.
Если бы она взялась самогонку гнать и из-под полы продавать, в Песках и то бы меньше удивились. А тут никто понять не может, как из Долетовой в одночасье такая ревностная богомолка получилась. Самые сердобольные жалели бабу Катю: «Не иначе от горя она помрачилась, ведь сколько лет на ферме проработала, одной работой жила, а тут – пенсия! Глядите, ещё в монастырь уйдёт наша Катерина!» Другие злословили: «Никуда эта сума перемётная не уйдёт: чай, в монастыре жить – это не в президиуме юбку протирать!»