– На край света пошла бы! Хоть разок перед смертью побывать у него!..
Лёнька поднял бабушкино платье, и Антонина Ивановна некоторое время перебирала его складки, глядя куда-то остановившимся взглядом. Потом она глубоко вздохнула, словно пробуждаясь от тяжёлого сна, и чуть улыбнулась внуку:
– Ну что ж, будем дальше сундук потрошить?
Под бабушкиными нарядами в сундуке лежали пачки чистых ученических тетрадей и много спичечных коробков – все не такие, к каким привык Лёнька. Коробки были ещё деревянные, а не картонные, – с наклейками «Белка». На обложках пожелтевших тетрадок ещё не было ни таблицы умножения, ни призывов вроде «Пионер, к борьбе за дело Коммунистической партии…»
– Бабушка, можно я немного себе возьму? – спросил Лёнька об этих симпатичных вещах.
– Тетради хоть все забирай, а спички нельзя тебе ещё.
– Ну, тогда хоть пустой коробок…
– Да пустой-то бери.
Лёнька, не мешкая, схватил подаренное ему добро, перенёс на кухонный стол и тут же вернулся к сундуку, подозревая, что тот открыл не все свои секреты.
В самом углу сундука мальчик увидел деревянную шкатулку.
– А в коробочке что? – спросил он, силясь открыть расписную крышку. – Как она открывается?
– Не знаю, Лёня, – ответила бабушка, – не помню я. Это Димитрий, мой брат, принёс на хранение, когда на фронт уходил. Он знал, как открывать. Да убили его на войне, с тех пор никто её не трогал. Твой отец к ней, правда, всё подбирался, да я не позволила тогда – берегла зачем-то.
– И что там внутри, никто не знает?
– Отчего ж не знает? Туда Димитрий свой орден Красного Знамени положил.
Лёнька ощутил некоторое разочарование, он уже решил было, что в шкатулке хранятся какие-нибудь драгоценности.
Бабушка как будто прочитала его мысли:
– По тем временам, Лёня, этот орден дороже золота был. Митя его в Финскую войну получил за очень важную боевую операцию. Благодаря этому ордену его и на Отечественную войну два года не брали. Потом всё же призвали, а через три месяца на него похоронка пришла…
– А мне он кто? – спросил мальчик уже более заинтересованно. – Я про него ничего не слышал.
– Тебе он двоюродным дедушкой приходится. А не слышал потому, что не успел Димитрий жениться, не оставил потомства после себя. Одна я и помню его ещё.
– А какой он был? Смелый, да?
– Да, был и смелый, конечно, – ответила бабушка Тоня. – А больше – несчастный…
– Несчастный?!
– Ну, как тебе объяснить… Митя у нас младший был, на шесть лет меньше меня, а сестры Зины – аж на одиннадцать, и я его с детства помню. Таких ребят, которые последними родятся, у нас поскрёбышами зовут, жалеют их как слабеньких… А Митю жалеть не нужно было, такой он бравый уродился. Ничем-то он не болел, никаких забот с ним не было! Он ведь у нас с Зиной на руках рос, потому и знаю. Вот ты спросил, смелый он был? Смелый, с детства смелый. Никого не боялся – ни собак, ни лошадей, про пацанов я уже не говорю – никому спуску не давал. Я сколько раз своими глазами видела: идёт Митя по улице от горшка два вершка, и все, кто ни попадётся навстречу, дорогу ему уступают! А после удивляются: это надо же – шибздик сопливый, а вышагивает, как будто он пуп земли!..
Да, такой он и был: в школе нашей – первый ученик, на посиделках – первый парень, а тут и в армию забрали Митю. Попал он в пограничники, через полтора года приехал на побывку – и совсем его не узнать: был орлёнком, а стал настоящим орлом… Вечеринку устроили тогда, полдеревни молодёжи собрали. Митька подпил чуток и давай приёмами всякими хвастаться. Что верно, то верно, поднатаскали его в армии хорошо, никто против него устоять не мог. Он и разошёлся: кому руку заломает, кого через себя бросит. Ходит вот эдак и куражится. Вечеринка, знамо дело, смялась, парни разбежались, девки за ними. Один Генка Тураев задержался, помню, и говорит: «Дурак ты, Митька, не знаешь, что делать со своей силой! Останешься ты в жизни один». Митька весь аж побагровел, мы думали, растерзает Генку сейчас, но он ничего, взял себя в руки.
На следующий день повстречался Митька с Генкой в тесном переулке. В таком месте никак двум орлам не разойтись, значит, уступить кто-то должен. Митька ухмыльнулся и двинул вперёд, как за всю свою жизнь привык. Но Генка плечо выставил и Митьку, ни слова не говоря, с пути оттеснил.
Такого с Митькой никогда не случалось, чтобы ему с дороги пришлось воротить. Смолчал он и на этот раз, но обиду не позабыл и Генке всё равно отомстил. Через два года, уже после Финской, когда орденоносцем с войны вернулся. Генка Тураев тогда уже в райцентре, в Синем Боре, жил. И Димитрий туда подался, в деревне оставаться не захотел – не по чину.