Сергей Петрович вошёл в горницу и остановился у порога. Никогда ещё не приходилось ему видеть столь скромного жилья, и у старого доктора защемило сердце.
– Эх, Егор, Егор… – вполголоса проговорил он.
– Что же вы не проходите? – спросил Сеничев, появляясь следом. – Заходите, садитесь. Как вас звать-величать?
– Эх, Егор, Егор, – повторил гость, пытаясь скрыть подступившие слезы, – владимирский ты бирюк… Забыл меня, а я вот тебя так и не сумел забыть!..
– Сергей Петрович! – отступив на шаг, воскликнул Егор. – Да что же это я в самом деле? Простите вы меня ради Бога, бирюк я и есть!.. Как же вы меня отыскали?
– То-то же, – обнимая его, растроганно говорил доктор. – Дошла про тебя молва до столицы, потому и отыскал. А то ведь не чаял я тебя живым увидеть. Ну, что с тобой приключилось тогда, в сорок втором?
– Ох, долго рассказывать, Сергей Петрович.
– А я не тороплюсь, Егор. Я теперь отсюда не уеду, пока всё про тебя не узнаю. Ты не представляешь даже, как я о тебе много думал все эти годы. После войны написал письмо в ваши края, а мне ответили, что такой в области не проживает. Я и простился с тобой, Егорушка, каюсь… И вдруг третьего дня встречаю человека, который у тебя недавно лечился. Так вот и узнал, что ты жив-здоров. Я все дела бросил и к тебе. Рассказывай же, не томи душу, как ты жил.
И услышал он то, о чём ты, Лёня, уже знаешь. Егор рассказывал долго и спокойно, а Сергей Петрович то поднимался и мерил шагами крохотную комнатку Егора, то закуривал папиросу, то садился напротив Сеничева и слушал его, не мигая глядя в лицо…
– А сейчас сами видите, всё хорошо у меня, слава Богу, – заключил свой рассказ Егор. – А как вы отвоевали, Сергей Петрович?
– Да уж отвоевал… Ранен, правда, был несколько раз, но это пустяки. А главное вот что. Когда ты исчез, Егор, у меня как будто почву из-под ног выбили. Мы-то с тобой помнишь, по ночам какие дискуссии затевали, искали истину… ну, точнее сказать, я искал. Короче говоря, в голове у меня был сумбур и одни сплошные вопросы, а тебя не стало. Легче всего было, конечно, работать по-прежнему, а все сомнения отослать к чёрту, но я не мог, Егор: до того разбередили мне душу эти беседы!.. Не то чтоб я на красивые слова попался – а я же видел, какие ты чудеса с ранеными выделывал. В общем, зудело во мне это, не давало покоя, пока я сам себе не сказал: жизнь на это положу, а докопаюсь до истины. Если одному человеку Бог даёт её увидеть, то почему другому не даст?
И ты понимаешь, Егор, после этого что-то изменилось. Впечатление было такое, что тот, к кому я обращался, услышал меня. И потом я всегда замечал: стоило мне сделать один шаг навстречу ему, как он делал два. Я тебе не стану описывать всех метаморфозов, которые произошли с моим сознанием. Скажу только, что к концу войны у меня от прежнего мировоззрения не осталось камня на камне. Ну, доложу тебе, и любопытно же было взглянуть на нашу жизнь новыми глазами. Хоть на боготворимую мною медицину. Поистине жалкую роль она себе выбрала, когда ограничила человека его физическим телом! И этой науке я служил почти четверть века!..
Я очень часто вспоминал тебя, Егор, слова твои выискивал в памяти, как золотые крупицы. Эх, как мне тебя недоставало!..
Но в общем потихоньку, на ощупь, с божьей помощью выбрался я на прямую дорожку. Как раз война кончилась, я в Москву вернулся. Заниматься хирургией не хотелось, меня больше душа интересовала, хоть и отвергает её начисто наша медицина. Пошёл я на курсы психиатрии – чтоб быть поближе к тому, чего как бы и нет.
Вот наука так наука, Егор! Одно из самых дьявольских изобретений человеческого ума. Но как бы то ни было, а после этих курсов я получил возможность работать в психиатрической клинике. И вот всё, что я в себе выносил, выстрадал, если можно так сказать, стяжал, – всё это я положил в основу своей работы. Конечно, я понимал, что мой метод противоречит не только официальной науке, а всей идеологии нашего государства. Я его не афишировал, я старался его скрывать, насколько это было возможно. Для меня было важно, чтобы этот метод работал, чтобы он приносил людям пользу. А он работал, Егор, и работал эффективно! Примерно через год меня назначили заведующим отделением, и я ещё больше воспрянул духом. К этому времени появились у меня единомышленники среди коллег, и это назначение давало нам больше возможностей для работы…
Мы надеялись, что со временем сможем объявить о результатах нового метода, убедить в том, что это единственно верный путь к здоровью и счастью людей.
Время показало, как мы были наивны, Егор. Через полгода меня и ещё пятерых моих сотрудников арестовали по обвинению во вредительстве. На нас повесили всё, что было можно: отступничество от теории марксизма-ленинизма, пропаганду антисоветской идеологии, подрывную деятельность и шпионаж в пользу Запада – словом, массу самых чудовищных нелепостей.