Возможно, тебе в твоих Песках жизнь видится несколько иной – более мирной, более безмятежной. Но поверь, эта зараза скоро расползётся по всей стране. И не останется уголка, куда бы не проникла эта чума!..
Ну, а теперь я попрошу у тебя совета, Егор, и как ты скажешь, так я и сделаю. Меня не однажды приглашали уехать за границу – там продолжить исследования. Обещали создать все необходимые условия для работы и прочее, прочее, прочее. Я не давал согласия. Не представлял, как смогу прожить там, ведь я русский, всем своим нутром русский, и любая, самая свободная и самая богатая страна будет для меня постылой чужбиной!.. А вернуться назад я уже не смогу никогда.
Но это ещё полбеды, что мои несчастные кости сгниют в чужой земле. Беда в том, что я всю свою жизнь работал для этого народа, для этой страны, я люблю её, несмотря на то что давно стал здесь изгоем!.. Я ещё столько смог бы сделать, Егор, я знаю, но сделать на этой земле. А вместо этого мне придётся уехать и работать, не ведая, попадут ли вообще когда-нибудь на родину плоды моего труда. Видишь, Егорушка, какой страшный выбор передо мной. Скажи же мне, как поступить, я верю тебе больше, чем себе самому, – и старый доктор опустил голову, как бы отдавая себя полностью на волю Егора.
Уже наступил вечер, но не было умиротворения в природе: над лесом поднялись чёрные тучи и, переговариваясь раскатистыми громовыми голосами, поползли на деревню. Отчего-то сильно запахли травы в доме Егора, источая тревожный горький аромат. Сергей Петрович вдруг подумал о том, что именно этот запах ему будет труднее всего позабыть.
– Высохшие, а всё равно живые… – сказал он в продолжение своих мыслей. – Это как же, Егор?
Егор Сеничев поднялся из-за стола.
– Давайте-ка я вас своим чаем напою, Сергей Петрович, – сказал он, – сейчас сварганю самоварчик.
– Давай, давай, – согласился доктор. – Я ещё с фронта твои чаи помню. Потом ни разу не довелось ничего похожего пробовать. У нас хоть грузинский, хоть индийский, хоть цейлонский – всё одно веники…
– А хорошо у тебя тут, Егор, – приговаривал он, смакуя горячий душистый напиток, – покойно… Когда ты про свои места рассказывал, я, признаться, думал – приукрашиваешь. Вот как ошибался… Здесь, наверное, и старость приходит как благодать, и смерть – как успение… А мне, видно, не суждено успокоиться в родной земле. Ты-то что скажешь?
– Что говорить? Вы свой выбор уже сделали, Сергей Петрович, – ответил Егор. – Мне же судить невозможно, насколько он правильный, один Господь это знает. Если вы Его голос в своём сердце слышите, то и ступайте по тому пути, который Он указывает. Это и будет верный для вас путь. Я по своему разумению могу только посоветовать вам: не убивайте себя мыслями о том, что станете работать для другой страны и других людей. Мы же все Его дети, и родство это – самое главное для человека. Не скорбите о результатах ваших трудов – Бог распорядится ими наилучшим образом. Много легче будет ваша жизнь, если и там вы станете доверять Ему, как доверяли здесь.
– Да, да, ты прав, Егорушка! – прочувствованно воскликнул доктор, жадно слушавший Сеничева. – Как же ты прав всегда!
– Я бы ещё об одном сказал вам, – продолжал Егор, – не идеализируйте свободу того мира, где будете жить. Живётся там и безопасней, и комфортней, но это не та свобода, которая делает человека счастливым.
– Не та? Егор, да если бы мне здесь дали свободу работать, как я хочу, разве я не был бы счастлив?
Помимо своей воли Егор Сеничев улыбнулся.
– Когда вы мне рассказывали о своей жизни, я как раз думал, что вы счастливый человек: знаете, в чём призвание ваше, и следуете ему, несмотря на всю внешнюю несвободу…
Сергей Петрович не нашёлся что ответить.
– Ну, а там? Там что? – спросил он после некоторого колебания.
– Там много видимой свободы, о которой я говорил… Но она касается внешней жизни людей. А внутреннюю, невидимую свободу человек везде ищет мучительно. Вы удивитесь, когда увидите, что чем больше в обществе этой зримой свободы, тем меньше внутренней, истинной…
– И наоборот, что ли?
– И наоборот. Потому не судите так строго свою страну, есть обратная сторона и у нашего горемыканья.
– Не думал я об этом, – сказал доктор, хмуря брови, – а теперь буду думать. Вот и всегда ты, Егорушка, скажешь слово – а за ним целый мир открывается…
Погостил он у Егора несколько дней, вместе с Сеничевым побродил по лесам, по лугам…
– Ах, какая радость мне напоследок выпала!.. – повторял он с упоением. – Надышусь вдосталь, насмотрюсь на эту красоту… С тобою наговорюсь впрок: мне нашей первой встречи на двадцать четыре годика хватило, а уж этой до самой смерти достанет. Страшно мне подумать, Егор, что было бы, не сведи нас тогда война. Только не говори, что встретился бы кто-то другой, кто глаза мне открыл. Может, и встретился бы. Но чтобы с таким сердцем нашёлся человек – сильно я сомневаюсь…