Старец и мальчик вышли на открытое пространство – это и была та пустошь, которая приютила рязанских беженцев. Здесь с краю зелёной луговины стояло несколько низких деревянных домов. Как и келья монаха, они были сильно врыты в землю, но отличались известной просторностью. Избы покрывал корявый горбыль, который с одной стороны почти доставал до земли. Другая сторона представляла глухую бревенчатую стену. И, что особенно удивило Лёньку, все дома были без окон. Кроме того, в их облике как будто недоставало чего-то ещё…
– Это… Пески? – спросил Лёнька.
– Песками се люди в грядущем нарекут, – ответил старец, – а дотоле безыменная простоит весь…
– Где же у них окна?..
– Несть окон, чадо, зане сам ты примечаешь: худостно здесь, сиротинско, в нужде пребывают люди.
– И что, в темноте всё время живут? – не верилось Лёньке.
– Навыкли темноте, – объяснял старец, – довольно им и света, чрез щели текуща.
– А трубы, трубы! – Лёнька в конце концов понял, что ещё странного было в домах переселенцев. – Труб-то нету, значит, и печек нету? Как же это они живут без печек, а, дедушка?
– Тако и живут, – подтвердил отшельник. – Печи слагать глина нужна, без нея неможно. А у нас песок и песок…
– А зимой?
– Зимою скотинка помогает согреться. А пуще того – налетит метель снеговая, дома и уходят под снег. Вот и тепло, аки в берлоге медвежьей…
Глядя на грубые строения без окон и печных труб, где зимой люди грелись от коровьего тепла, Лёнька на какое-то время усомнился, не сон ли всё это. А старый инок подробно и правдиво, словно летописец, рассказывал о том, как пришлые поселяне валили лес и рубили себе избы, обрабатывали целинную лесную землю под огороды, вооружившись, ходили на ловы – охоту. О том, как они бесстрашно защищали свою маленькую деревню от душегубцев-разбойников, рыскающих по лесам в поисках лихоимной добычи. И о том, что в некоторые семьи Бог послал уже младенцев…
Слушая, мальчик продолжал рассматривать начатки будущих Песков. Среди одинаковых приземистых домов он увидел один – повыше своих собратий, с окнами, затянутыми чем-то прозрачным, хотя и не стеклом, и даже с трубой на тесовой крыше. Лёнька не заметил его сразу лишь потому, что дом находился как бы на заднем плане.
– А вон тот дом, – указал мальчик, – в нём всё как положено. Наверное, кто-то богатый живет?
– Полно, радость моя, – ответил инок. – То не жилая изба. В ней хлебы пекут, меды варят… Совет держат, аще нужда приспеет.
– Значит, общая, – подытожил Лёнька.
– А вон виждь, баня ближе к лесу – також на всех одна.
Это Лёньке было понятно:
– У нас в Песках тоже одна баня – у Акимыча, и в ней все моются. А ещё бабушкина корова молоко на всех даёт. А Акимыч для неё сено косит, дрова всем рубит… Дедушка Софроний, а за водой отсюда к Голубинке ходят?
– На что ходить далече? Тут рядом студенец чистый. Сохранился ли до вас?
– Нет, не сохранился, – Лёнька испытывал что-то похожее на горечь утраты.
Он всё пристальней вглядывался в эту нарождающуюся деревню. Юные Пески были крайне бедны и смотрелись поистине сиротинско. Но за их бедностью чувствовалось страстное желание людей выжить, укорениться здесь наперекор всем стихиям и приражениям враждебных сил.
Эта способность цепко держаться за жизнь и устремлённость в будущее замечались во всём. К каждому жилищу поселян прижимался небольшой огородик, опоясанный лёгким пряслицем, как видно, от скотины. Крестьянская нива занимала значительную часть пустоши, и по ней ветер катил жёлто-зелёные волны яровой и озимой ржи. По краям хлебного поля широкой бахромой лохматилась ботва репы.
В другую сторону тянулся луг, на котором паслись коровы и овцы, поодаль резвилось несколько лошадей с жеребятами. Однако Лёнька нигде не видел людей.
– А где же все?
– Слышишь ты в лесу перестук? – в свой черёд спросил старец. – То лес валят, к зиме бо новую избу ставить будут. А жены с детьми ягоды, грибы собирают, в озере рыбу ловят. Никто туне хлеб свой не вкушает.
– Так что, дома совсем никого нету?