– А я?
Акимыч улыбнулся было, но потом смерил мальчика взглядом и сказал так:
– А чего в самом деле? Деревенские ребята всегда старшим подсобляют, и мы попробуем… А пока иди-ка, Лёня, спать, и я пойду. Устал я, ровно на мне весь день воду возили. Эх, вода, водичка!..
…В эту ночь Хлопотун появился в кухне раньше обычного.
– Ждёшь? – спросил он полуутвердительно. – Это хорошо. Обувайся и пойдём.
– Куда?
– Воду в колодец возвращать, – сказал домовой, и Лёнька с грохотом слетел с лавки.
– А ты знаешь как?!
– Тише! – цыкнул на него Хлопотун. – Знаю, конечно, мне твоя помощь нужна.
– Ну, так пойдём, пойдём! – воскликнул мальчик, приходя в сильное возбуждение. – А может, инструменты какие-нибудь нужно взять?
– Не нужно, – ответил Хлопотун и, как давеча дед Фёдор, окинул Лёньку пытливым взглядом.
– Ты чего, Хлопотуша? Мы идём?
– Идём.
На улице мальчик раззадорился пуще прежнего. Он представлял, сколько радости будет завтра в деревне, если сюда вернётся вода. Очень нравилось ему и то обстоятельство, что сам Хлопотун со своими мистическими способностями не может обойтись без Лёнькиной помощи. А чуть раньше его определил в подельники Акимыч.
Лёнька оглянулся на домового. И отчего тот всё молчит, как будто воды в рот набрал? Ну вот, опять вода. Ладно, пусть себе молчит. Всё равно ему придётся заговорить, когда они придут к колодцу.
…Высоко задравший шею колодец-журавль в темноте смахивал на чудовище, которое стояло на страже подземных вод и ненароком задремало.
– Я спущусь вниз, а ты стой здесь, – распорядился Хлопотун. – Ничего не бойся и думай про воду – представляй, как она к нам возвращается. А когда я снизу закричу, то вот бутыль воды, выльешь её в колодец. Выльешь и попросишь: «Малая, позови большую!» Понял?
– Понял, – сказал Лёнька и отметил про себя, что никакой бутылки с водой, да и без воды тоже, он у домового до сей минуты не замечал.
Хлопотун вспрыгнул на колодезный сруб и исчез, словно на самом деле провалился сквозь землю.
Оставшись один, мальчик огляделся вокруг. Ему показалось, что тьма сгустилась; Лёнька поднял голову – в ночном небе он не увидел ни луны, ни звёзд. Ещё одно несоответствие уязвило его натянутые нервы: совсем перестали кричать лягушки в пруду деда Фёдора. Лёньку окружала непривычная немая темень, и можно было лишь догадываться о том, что она таила.
Неожиданно мальчик заметил какую-то тень, бесшумно двигающуюся прямо на него. У Лёньки по коже пробежал мороз. Он хотел позвать Хлопотуна, но вовремя опомнился: если это человек, домовой всё равно не появится перед ним. А главное – Хлопотун сейчас кудесничает в колодце, и мешать ему нельзя. Лёнька прижался к срубу, ощутив спиной каждое брёвнышко. Тень же оформилась в незнакомого мужчину.
– Эге, – удивился он, обнаружив у колодца перепуганного мальчугана. – Почему здесь, в такой поздний час?
– А вы? – немного оправившись от страха, спросил Лёнька.
– Хорошее дело! – рассмеялся незнакомец. – Я его спрашиваю, а он меня. Ты вообще кто?
– Я Лёнька, а вы?
– Ну, ты прям как заведённый: а вы, а вы? Я в Харино иду, да вот припозднился. Звать меня можешь дядей Гришей. А это, как я понимаю…
– Это Пески, – подсказал Лёнька.
– Вот и ладненько, недалеко мне уже… И колодец на пути попался, а то совсем жажда замучила… – дядя Гриша взялся за бадейку.
– А в колодце нет воды, – предупредил Лёнька.
– Вот те раз! Ну, дай хоть из бутылки твоей хлебну водицы, – и он потянулся к той «малой», которая должна была позвать «большую».
Лёнька обеими руками прижал бутылку к себе.
– Не могу, вы только не обижайтесь!..
– Что? – спросил мужчина, приблизившись вплотную к Лёньке. – Захожему человеку глоток воды не дашь?
В этих словах, а вернее, в том, как дядя Гриша произнёс их, было что-то такое, от чего Лёнька опять струхнул. Но он крепко помнил наказ домового.
– Честное слово, не могу! Потерпите ещё немного, дядя Гриша, в Харине напьётесь!..
– Незачем мне терпеть, – прорычал тот, – давай бутылку, быстро!
От его любезности не осталось и следа; он грубо схватил Лёньку за плечо, но мальчик вывернулся и, не выпуская бутылки, шмыгнул за угол сруба. Ночной гость криво ухмыльнулся.
– Не поможет тебе никакая «малая», ясно? – дыша злобой, процедил он.
Лёнька похолодел, а тот, кто называл себя дядей Гришей, вдруг широко, неестественно широко для обычного человека, раскинул руки, и его глаза вспыхнули зелёным огнём.